Деревня Хват притулилась в распадке между двумя вершинами Смеющихся гор, которые, несмотря на невеликую высоту - на каждую приходится всего-то чуть более тысячи метров, - умудряются скрывать лесистую ложбину от солнечного света настолько хорошо, что даже в конце мая в низменных участках можно найти «загостившийся» снег. Долго не оттаивающая, каменистая почва нехотя давала жизнь побегам упорно засаживаемых хватовцами в нее культур, за полторы сотни лет так и не смирившись с присутствием людей, отчего-то не покидавшим эту глухомань. Людское поселение образовалось в 1871 году – поблизости от золотого прииска, недра которого рудокопы корчевали сначала под началом промышленников, а затем, когда в семидесятых годах двадцатого века официальная добыча в этих краях была прекращена за истощением запасов – самостоятельно, «хищнически».
«Хищники», состоявшие целиком из коренных жителей, знали много золотоносных мест в окрестностях, но никакие посулы не могли заставить их раскрыть свои знания посторонним. Ходили слухи, что за такую несговорчивость особо принципиальных хватовцев перебила шайка сбежавших зеков, однако приехавшие проведать соседей несколько жителей Разгульного обнаружили всех в целости и сохранности, пусть кое-где особенно внимательные увидели следы пуль и крови, а вечно пьяный Савоська с ошалевшими глазами потом рассказывал домашним, что на деревенском кладбище, куда он забрел заблудившись, было разрыто множество могил. Впрочем, на эти подробности (а на россказни Савоськи – тем более) в Разгульном никто не обратил особенного внимания: в тайге жизнь на людские события скудна, а изголодавшемуся разуму только намек на что необычное дай, так он такое дорисует, что диву даешься.
Ныне же тех, кто помнил про Хват на «большой земле», можно было по пальцам четырехпалой руки пересчитать: пару доживающих последние деньки стариков, когда-то переехавших из деревни в город и ныне обитавших в домах престарелых; работник архива Семен Вестовой и фотограф Антон Неумытиков. Причем последние два узнали про Хват неспроста: Неумытиков заплатил Вестовому за то, чтобы тот покопался в архивах, поискал где-нибудь в медвежьем углу деревню всеми позабытую, что тот с радостью и сделал, совершенно не задумываясь о целях столь странного поручения.
Впрочем, вряд ли кто-то на месте Семена смог бы догадаться о целях бледного, тощего фотографа, длинные и подвижные пальцы которого походили на копошащихся в пропастине червей.
Узнав про погрязшую в забытье деревню, Антон, не мешкая, отправился в нее на своем «Патриоте». Сначала добрался по вполне сносной дороге до Разгульного, а оттуда – по заросшему и местами провалившемуся заброшенному тракту, то и дело рискуя угодить колесами в одну из многочисленных ям, из которой не выберешься без посторонней помощи. Спустя пятнадцать километров проверки отечественного продукта автомобильной промышленности на прочность, после которой в передней подвеске что-то начало громко стучать, а дверь со стороны водителя перекосило настолько, что она перестала плотно закрываться, Антон добрался до первого дома-горелика, ознаменовавшего начало деревни.
Остановив машину, Неумытиков решил пойти пешком – дальше начиналась сплошная колдобина, по сравнению с которой предыдущий путь казался автобаном. Когда он проходил мимо сгоревшего дома, кое-что привлекло его внимание, заставив остановиться - за одной из обрушившихся стен, в открывавшейся взгляду комнате была вполне себе жилая обстановка: грубо сколоченная мебель, различная домашняя утварь и даже книжный шкаф, заставленный потрепанными книженциями явно говорили о том, что среди пожарища кто-то живет. Достав из рюкзака свой новомодный фотоаппарат, Антон приготовился сделать пару кадров столь неприхотливого жилища, когда позади вдруг раздался насмешливый голос, едва не заставив его подпрыгнуть, выронив фотоаппарат из рук:
-Что, неприглядную деревенскую жизнь запечатлеть решил?
Сзади стоял одетый в заплатанный камуфляжный костюм мужичок, держащий на плече старенькое, но ухоженное ружье, конец ствола которого был покрыт небольшим слоем свежего нагара. Его рыбьи, навыкате глаза сверлили чужака, а узкие губы кривились в неприятной ухмылке.
-Ефимкой звать меня, - все с той же ухмылочкой протянул мозолистую руку хватовец. –С охоты иду домой, а тут ты стоишь, под прицелом побрякушки своей дом чертозная нашего Коалимки держишь. Кто таков, с чем пожаловал?
-Антон, - растерянно представился Неумытиков. Он ожидал увидеть в деревне доживающих свой длинный век стариков и ни на что негодных алкашей, не представляющих никакой опасности – как то было в предыдущих глухоманях, где ему уже довелось побывать, - поэтому вид крепкого мужика, да еще и вооруженного, его знатно огорошил.
«Эх, придется индивидуальную съемку делать, а не групповую» - с досадой подумал Антон. «Впрочем, недостаток героев фотографий можно компенсировать какой-нибудь интересной идеей…»
-Фотограф я, - продолжил Антон, пряча глаза от пытливого взгляда Ефимки. –На съемках русской деревни специализируюсь.
-Да что ты говоришь, - протянул охотник. –Ну-с, добро пожаловать, что ли. К тем, кто не с черными намерениями в Хват пришел, мы рады. Пойдем, хоть покажу тебе деревню.
Антон последовал было за уверенно пошагавшим по колдобинам Ефимом, однако напоследок все же обернулся, чтобы сделать фотографию сгоревшего дома: его коллажи деревенской жизни были тем и хороши, что начинались, как вполне себе заурядные фоторепортажи из глубинок, лишь ближе к концу начиная разносить ожидания зрителей в клочья. Как нельзя кстати в этот момент откуда-то из глубин горелика вышел с трудом передвигающийся седой старик, живущий, судя по всему, в этих обласканных огнем останках. Наскоро прицелившись объективом, удивленный Антон сделал пару кадров и побежал догонять своего проводника.
***
Собственно, показывать в Хвате было особенно нечего: пару десятков покосившихся, потемневших от старости домов, да на удивление опрятная часовенка, стоявшая на противоположном берегу мелкой речки, весело журчавшей на перекатах, – ни школы, ни даже магазинчика захудалого, здесь не было.