Останусь пеплом на губах...

= 1 =

Кто продает душу дьяволу, должен всегда помнить. Душу у тебя заберут, оставив после неё прах любви, горький дым воспоминаний и пепел поцелуев на губах.

Я заключила с демоном контракт и подписала своей кровью, по глупости забыв прочесть приписку мелким шрифтом. Доверилась ему и отдалась, а он вырвал моё сердце, вынул душу и унес с собой. И в том аду, в котором он меня оставил совсем не жарко. Там царит вечный холод и беспробудный мрак.

Я могу сказать, что сделка состоялась.

Он отнял у меня самое дорогое. Лишил самого ценного, что у меня было.

Но если повернуть время вспять. Я бы не стала менять ни секунды. Ведь позабавишься, демон вручил взамен частичку себя. Я буду хранить её не только ценой своей жизни. Я ради этого готова убивать.

Негромкая музыка смешивается со звоном хрустальных бокалов. Я наблюдала за чужим весельем, пока оно не стало резать глаза.

Это не сказка.

Это, сука, светская жизнь, когда короли и королевы постепенно превращаются в подобие людей, теряя первозданную безупречность.

За полтора года вынужденной изоляции, я успела отвыкнуть от приёмов. От светских тусовок, принятых называть собраниями ради благого дела и сбора средств для детских домов.

На деле, большинство из присутствующих, грамотно избегает уплаты налогов. А прием, на который потрачено больше, чем составит сумма сбора, всего лишь повод похвастаться картиной известного художника.

И на неё никто не смотрит, восхищаясь заочно и обговаривая сделки. Женская половина обсуждает всякое дерьмо, никто из них не касается темы детей, хотя нас всех позвали ради них.

Мой муж — Арсений Лавицкий, кажется, наслаждается обществом протухших сливок. Я же прячусь от всех, с нетронутым бокалом шампанского.

Неостекленный балкон и парк, населенный мрачными тенями, там, где нет фонарей, не привлекает для прогулок. Разве что, кому-то придет в голову, устроить ночное рандеву и остаться незамеченным.

— Я всегда знал, что самые красивые девушки скрываются во тьме, — голос позади меня травмирован никотином.

Кто -то злоупотребляет вредным пристрастием к курению. Отталкивающий скрип голосовых связок. Щелчок зажигалки и едкий дым тревожит ароматом сигарет мои чувствительные ноздри.

Поворачиваю лицо в другую сторону, потому что легкий ветерок, принудительно заставляет вдыхать эту кубинскую гадость.

— Я замужем, — ответив, выплескиваю шампанское через перила, хотя нужно было хлестануть этому столичному выродку в лицо.

— Арс, вряд ли покроет аппетиты своей жены, — хищно и пахабно скривившись, демонстрирует всё, что он думает о моём браке, и о Лавицком в частности. — Готов поспорить, что за такое тело ты продала душу. Скажи сколько, и я перебью цену? — усмехаясь, наплевательски относится к излучаемому мной высокомерию.

Самовлюбленный мудак и отвязаться от такого, крайне сложно. Он весь вечер не давал мне проходу, беззастенчиво лапая глазами открытое декольте.

— Не продаюсь, — абсолютно не стремлюсь, затягивать диалог и, тем более, удобрять почву его грязных фантазий кокетством.

Мирон Проскурин обладает почти неограниченной властью. Богатый, вылизан косметологом. В меру брутален, но отталкивающе самонадеян. Впрочем, как и всё здесь присутствующие. Даже шлюхи мнят о себе не весть что.

Меня передёргивает от его пальцев, бегущих по локтю ближе к краю низкого лифа платья. Лавицкий заставил меня надеть этот лоскут дизайнерского извращения. На продажных девках с трассы порой надето больше ткани чем на мне, но такова условность и дресскод нынешних вечеринок.

Я не стесняюсь своей фигуры. Мне отвратно догадываться, что эти напыщенные толстосумы мысленно натягивают меня на свои члены.

Да, и нелепо будет строить из себя зажатую целочку, после некоторых фактов запятнавших мою биографию клеймом бывшей содержанки.

Проскурин знает кто я. Знает о моём прошлом, поэтому ему ничего не мешает делать подобные омерзительные предложения.

— Не продается тот, кому мало предлагали, так ведь, Карина Мятеж — выдохнув надо мной дым, сгущает табачный смог, выказывая таким образом неуважение.

Тон его явственно отражает, что душевные качества и высокоморальное заявление, для Проскурина — всего лишь попытка продать себя подороже.

— Я уже давно ношу фамилию Лавицкая.

— Это мне ни о чём не говорит.

Меня совершенно не задевает унизительный подтекст купли-продажи моего тела. Я слишком долго в свое время стояла на коленях перед одним таким властителем потерянных душ.

Мной пользовались. Меня ломали. Втаптывали в грязь и обращались с непотребством, сделав из меня суррогат желаний к другой женщине.

Так вот тот, кто меня уничтожал, теперь кормит червей на кладбище. И в этом мире нет ни одного человека, кто станет навещать его могилу и носить цветы, орошенные слезами невосполнимых потерь.

Я желаю Герману Стоцкому до скончания века беспокойно вертеться в гробу. Пусть ему воздастся на том свете за его сына.

Протягиваю Проскурину пустой фужер. Глаза свои держу напротив его. Темно и я не вижу цвета радужек, но имею неудовольствие наблюдать, как его распирает желанием, загнуть меня в рабскую позу через перила и отыметь, минуя сложности с «ухаживанием».