Остаться

Прийти

1.
    В последнее время я часто ловлю себя на мысли, что моя жизнь утратила привычную для неё остроту. Хотя, мне давно уже сложно сказать, что для меня является «привычным», а что «остротой». Мне сложно объяснить самому себе, что сейчас происходит, ещё сложнее это понять. Не хватает адреналина, действий, жизни. Нормальной жизни. Общения с людьми, может быть? Слишком часто задаюсь этим вопросом, но ответить толком так ни разу и не сумел. Печальный факт, который заставляет меня чувствовать себя так странно, словно мне чего-то недостаёт, но чего именно я сам не в курсе.
    
  Я даже не знаю, как описать всё это, мне слишком часто доводилось ощущать на себе то, что многие назвали бы тяготами судьбы, а для меня лично это всего лишь пустая трата жизни. Нет, времени. Время – это всё, что у меня есть и мне этого вполне достаточно. Теряя его, я теряю себя, теряю всякое понятие своего существования. Существования. 
    
  Сейчас уже сложно вспомнить, была ли моя жизнь когда-нибудь другой, не такой как сейчас. Определённо точно была, но «другая» не всегда значит лучше. Лет до семи рос в обычной семье, или почти обычной. С мамой, младшим братом, отцом-банкиром. Не жизнь, а сказка, не семья, а идеал общества. Ни кто не знал, что «идеал общества», не предусматривает избиения, истерики, насилие. Это всё давно перестало иметь смысл, прошлое остаётся прошлым, по крайней мере, для меня. По крайней мере, в той ситуации, в которой я оказался. 
    
  Всё оборвалось с треском. Я был слишком мал, чтобы понять, что такое измена, не мог понять, как мой младший брат на самом деле мог оказаться мне чужим человеком, по словам отца. Это сейчас я понимаю, что машина с моей матерью, её водителем и их сыном не просто так попала в ДТП со смертельным исходом. Помню, как просил потом у няни разрешить поиграть с Максиком, помню, как зарывали в землю детский гроб, но ещё лучше помню, как отец смеялся, сжигая в своём кабинете семейные фотографии. 
    
  Его убили, когда мне было девять. Пуля в лоб от бывшего компаньона, по официальной версии, конечно. Чем больше денег, тем больше хочется. На его имущество наложили арест за махинации с деньгами в особо крупном размере, отмывал деньги через свой банк. А со мной просто не знали, что делать. Тогда я и узнал, что у меня есть дед. Всегда думал, что родственников со стороны матери у меня нет, оказалось – есть. 
    
  Он был прекрасным человеком. Таких людей, как дедушка я не встречал ни разу за свою жизнь, ни до, ни после. Ему было слегка за шестьдесят, крупный, статный мужчина в полном расцвете сил. Бывший военный, полковник в отставке. У него было несколько оружейных в столице и огромный, по моим меркам на тот момент, полигон далеко за городом. Я не понимал, как мама могла прятать от меня такого родственника, ведь дед был идеальным примером для подражания. Человек с высокими моральными устоями, готовый в любой ситуации прийти на помощь любому, кто в ней нуждается. Я полюбил его почти сразу.
    
  Квартиру в городе он покинул, когда умерла его жена, и переехал на дачу, куда и привёз меня. Никогда не забуду, как счастлив был, увидев его дом. Во дворе стояла молодая яблоня, под ней маленькая беседка с резным столом и двумя небольшими лавочками. За домом гараж и турникет. Мы каждое утро делали там зарядку. Перед калиткой, метрах в десяти, протянулись ржавые рельсы, оставшиеся ещё с тех времён, когда в этой местности кипела жизнь, сразу за ними огроменное озеро, а за озером продуктовая база. Соседей у деда почти не было, так, алкаш дядя Петя с женой Марией, которые каждый день ссорились, да так, что дед постоянно их разнимал и продавщица Люся. Она с утра до шести вечера не вылезала из своего магазина, а часам к девяти-десяти таскала нам пироги с вишней и пирожки с творогом, мясом или картошечкой. Любила меня, постоянно тощего мальчишку подкармливала, да деда стращала, чтобы не возил он меня в свои походы, мол, дитё ещё. 
    
  А дед возил. Мы уходили в лес на неделю, охотились, уходили от всего мира с головой и он учил меня, как выживать в таких условиях, а потом мы приезжали и с утра до самого обеда рыбачили, сидя на маленьком деревянном пирсе озера. Рядом с нами сидел Лай, огромная, пушистая махина, которая пугала одним своим видом. Лая дед привёз с Кавказа, когда в последний раз гостевал у своего старого военного друга, ему на тот момент было два года. А вечером, ближе к ночи, он заводил свою старую развалюху, и мы ездили на базу, где за бутылку хорошего грузинского вина, отданную охраннику, заполняли машину всем, чего сердце желало.
    
  Каждое воскресенье мы выезжали на полигон, где он учил меня стрелять, метать ножи, он показал и дал подержать все возможные виды оружия и на каждый мой день рождения дарил охотничьи ножи и кинжалы. И я был счастлив. Посещал всевозможные секции по борьбе и разным другим боевым искусствам, начиная с каратэ и заканчивая греко-римской борьбой. В четырнадцать на летние каникулы мы стали ездить в горы, для меня это было высшей степенью блаженства, потому что пропасть на две недели для всего мира, есть приготовленную на костре еду, купаться в прохладной речке было идеалом моих мечтаний. И остаётся им до сих пор. Лай таскал на себе сумку-аптечку, закреплённую несколькими ремнями на его теле, и всецело подражал собаке-спасателю. Пока дед разводил огонь, я ставил палатку и вместе с лаем отбивался от комаров. Пожалуй, драки с комарами – это самое забавное и интересное, что со мной случалось. 
    
  Мне было пятнадцать, я был счастлив, мечтал когда-нибудь стать таким же человеком, как и мой дед. Я мечтал стать военным. Быть стрелком в каком-нибудь секретном подразделении, спасать человеческие жизни. Хотел, чтобы дедушка гордился мной. И он гордился, я знаю. Видел это в его глазах, когда на стрельбище не промахивался ни разу, когда прыгал с парашютом в первый раз, когда сам поймал добычу в лесу. 
    
  Деда, не стало за неделю до моего восемнадцатилетия. Просто какой-то ублюдок решил, что может позволить себе превышение скорости в населённом пункте. 
    
  Он думал, что самый умный, когда на суде выносили условный срок, он думал, что отцовские деньги способны купить весь мир. Просто решил, что может себе позволить, и я решил, что тоже могу. Определить, кому принадлежит огромный коттедж в центре посёлка не составило труда, я вышел на этого урода через неделю после суда. Дядя Гурам, тот самый дедушкин друг из Грузии, который отправлял своё домашнее вино и к которому мы ездили каждую осень, слил мне всю инфу на семью этого самоубийцы. Всё об отце-депутате, о матери-прокуроре, которая и повлияла в большинстве на решение суда. Вычислить, когда отпрыск богатого папаши приедет в универ тоже особого труда не составило.