От дождя к радуге.

От дождя к радуге.

Вспоминаю прошлый год как самый ужасный период в моей жизни. Тогда смерть зашла в наш дом, ступив уверенной походкой, она забрала частичку моей души. Я долго думаю о том вечере. Шел дождь, мелкий и холодный, я сидела на подоконнике и смотрела в окно. В тот вечер мне было неспокойно, нехорошие мысли крались в душу и не отпускали. Сердце учащённо билось, я чувствовала, что что-то должно случиться. К сожалению, судьба иногда играет с нами злую шутку, забирает близких, ей интересно посмотреть, а что будет с человеком, если поставить его на колени, сможет ли подняться? Это так захватывающе наблюдать за жизнью других людей, как будто смотришь кино, с невероятным, но в тоже время предсказуемым поворотом. Я смотрела на капли дождя, барабанившие по крышам, и мечтала о невозможном. Как и многие девчонки моего возраста, я хотела быть красивой и привлекательной, хотела общаться с парнями и веселиться. Смерть все изменила. Когда я увидела ее глаза, ее оскал, напоминающею безысходность и боль, я поняла, что хочу только одного, никогда больше ее не видеть, не встречаться. Мои родители возвращались из ресторана, у них была годовщина свадьбы. Пятнадцать лет вместе, долгий срок… Мама выглядела великолепно, никогда не забуду ее улыбку, когда она вертелась перед зеркалом, рассматривая новое платье. Папа был в костюме, но его взгляд был устремлен не на себя, а на маму, я видела любовь в его глазах, так он смотрит только на меня и маму. Собравшись, они помахали мне рукой, такие счастливые, такие родные. Минута, перевернувшая всю мою жизнь, стерлась из памяти, позже мне сказали, что родители попали в аварию и их не стало.

Не помню, как я попала в детдом. Это был как страшный сон, который не кончался, сколько бы раз я не пыталась себя ущипнуть, я так и не вернулась в прежнюю жизнь. Мне тогда было тринадцать, но даже официально став подростком, я продолжала верить, что мои родители живы, что они придут за мной, что это все одна большая шутка. Но этого так и не случилось.

Первый месяц я не переставала плакать, подушка была полностью пропитана моими слезами, глаза превратились в два больших красных круга. Никто не мог меня успокоить, кормили меня силой. За этот месяц я похудела на десять килограмм. Я не переставала думать о родителях, как они там, на небесах? Смотрят ли на меня? Я понимаю что им, наверное, больно видеть, как их дочь медленно умирает, но я не могла спокойно жить дальше, как будто ничего не случилось. Дыра, которою оставила смерть уже никогда не заживет. Наполненная черной пустотой она продолжает доставлять боль, вызывая все новые и новые слезы. Часами я лежала на кровати и, не отрываясь, смотрела в одну точку. Я размышляла о смерти, тогда только она меня волновала. Я не хотела жить, как будто смерть потушила огонек, который разжигал интерес и радость к жизни. Я видела все в черно-белых тонах, как призрак, краски в один миг покинули мою жизнь, как и эмоции.

Во второй месяц я уже не плакала и вставала с кровати. Слезы закончились. Я выплакала все что могла, подушка, которою стирали один раз в месяц, впитала мою боль. Спать на ней я больше не могла. Осталась только пустота, отрицание происходящего. Дети в детдоме жили обычной жизнью, никто не думал о том что у них нет родителей и не переживал об этом. Смех и веселье парили в воздухе. Я была здесь единственным призраком, ходившим по коридорам и ощущавшей себя уже мертвой. Воспитатели старались меня развеселить, сначала шутили, потом начали кричать, но когда поняли, что я не реагирую, отстали. Так я осталась совсем одна, никогда не чувствовала себя более одинокой. Подруги навещали меня, подбадривали, но я сидела неподвижно и смотрела в одну точку, не моргая. Я ни с кем не разговаривала. Психологи не могли ничего сделать

На третий месяц всем стало на меня наплевать. Воспитатели перестали ко мне цепляться, психологи честно признали свое поражение.

Я стала выходить на улицу и подолгу смотреть в небо. На территории детского дома была небольшая площадка с качелями, турниками и с ржавой горкой, говорившей, что построена она была во время Второй Мировой. К ней даже близко приближаться было запрещено, а снести никак руки не доходили. Рядом было футбольное поле с палками вместо ворот. Оно никогда не пустовало, каждый день там собиралась много ребят и, поделившись на команды, гоняли мяч по полю. В основном играли только мальчики, но иногда и девочки подключались. Воспитатели умилённо смотрели на эту картину, когда старшие заботливо давали младшим погонять мяч по полю, оберегали и поддавались. Но стоило им только зайти обратно в здание, так неудачников и полных тут же выкидывали с площадки, давая смачного пинка. Под дружный гогот лишенные развлечение дети, молча опустив голову, стараясь скрыть полные слез глаза уходили обратно в главное здание. Я знала, что если здесь заметят слезы, то сразу же начнут издеваться, девочек почти не трогали, а мальчикам доставалось по полной. Со словами: «Я из тебя мужика сделаю, если предки не смогли!» они издевались над пацаном, пока тот без сил не рухнет на пол. И все это почти под носом у воспитателей, которые видя как старший пытается научить младшего отжиматься и драться лишь мило улыбаются. Мерзко это все. Поэтому я не общалась ни с кем из ребят, даже имен толком не знала. И в связи с этим я никогда не играла в футбол. Вместо этого я в одиночестве лежала на траве в нескольких метрах от поля и смотрела на облака, видя все новые и новые картинки. Иногда мне казалось, что я вижу их лица, как будто они улыбаются мне «оттуда» вот тогда я могла часами и не отрываясь наблюдать за облаками. На душе становилось легче, меня будто облачко подхватывал ветер и уносил к ним, я всем телом ощущала их любовь и тепло. Все мои переживания исчезали, вместо этого появляется легкость и улыбка, словно они рядом, обнимают и улыбаются. Как будто не было этих ужасных месяцев и я не видела смерть, она не приходила к нам и не оставляла неизлечимый след в моей душе. Но потом в воздухе раздается возмущенный голос воспитательницы, почему я еще не на ужине, и я подобно камню падаю на землю, попутно теряя крылья и легкость. Снова возвращаются переживания и боль, тяжесть на душе уже давно стала частью меня.