Это было противоборство: оглушающая, вязкая жара днем и бархатная нежная прохлада ночью.
Середина лета.
Старинный серо-бежевый город утопал в солнечных лучах. Такая жара совсем не шла этим готическим зданиям и узким улицам. Зимой, весной и осенью здесь были дожди, туманы и густой холодный воздух, который забирался за шиворот; неприятно, но так привычно. Но летом, вместо теплых солнечных дней — вот это. Черт побери, город что, кто-то проклял?..
***
Донал проснулся от яркого света. Или оттого, что сон прервался совершенно неожиданно — на самом интересном месте. Город будущего, полный сверкающих серебром конструкций, странных устройств, работающих по еще не открытым законам, внезапно растворился. Его заволокло туманом и город исчез.
Донал подошел к окну и раздвинул шторы. С заваленного книгами подоконника с тихим шорохом скользнул бумажный голубь: видимо, залетел с улицы. С точки зрения аэродинамики голубь был неважный, зато его крылья неизвестный любитель бумажной авиации разрисовал какими-то флагами, значками и прочим, чем-то совершенно не поддающимся расшифровке. Донал скомкал бумажку и выбросил в ведро.
За последние год-полтора комната, что снимал Донал, мало чем стала напоминать человеческое жилище. Полки, пол, столы, микроволновка, даже изголовье кровати — в общем, все горизонтальные поверхности были заставлены книгами, тетрадями и чертежами. Пожалуй, Донал задействовал бы и потолок, но законы проклятой гравитации оставались непреодолимы; он учился на инженерном факультете Кембриджа и знал об этих законах не понаслышке.
Ему нравилось думать, что он, именно он двигает человечество вперед. Мечтал ли кто-то из его предков взлететь ввысь, над родными зелеными просторами, обогнуть знакомые места и приземлиться туда же, откуда поднялся? Донал не знал этого. Он просто шел дальше, с детства становясь лучше и выше: своей приземленной семьи, своих одноклассников, всей своей среды. Он мечтал взлететь выше неба. Ему снился космос, черная даль, где открывалась сотня дорог к другим мирам.
Размышляя, Донал оделся и привел комнату в порядок. Пускай вся она заставлена книгами, но ни на одной из них не было ни пылинки. На кровати — ни единой морщинки. Так проявлялся Доналов перфекционизм: его нарушала лишь Миллисент, рыжая, как и Донал, кошка, которую он подобрал пару месяцев назад. Он позволил себе эту слабость: кошка не отвлекала Донала, так стереотипно для своего рода гуляя сама по себе. Кошка приходила лишь по вечерам — за молоком и мясом, а еще за тем, чтобы подремать в Доналовых ногах. Однако, в этот вечер Миллисент не пришла; и Донал вознамерился поискать хулиганку, пока будет добираться до библиотеки.
Донал открыл дверь и взглянул, словно желая себе удачи, как всегда в начале нового дня, на плакат со звездным небом.
Возможно, там были и те миры, которые ему снились.
Похожие на этот и не похожие, живущие по другим законам, населенные существами, похожими на людей или не похожими.
Возможно, в каком-то из них даже законы физики другие, и вовсе это не физика, а...
Он закрыл дверь и вышел в душное утро.
***
Миллисент нигде не было.
Волноваться из-за кошки Донал посчитал глупым; но что ж поделать, если не получается полностью контролировать свои чувства?
Перебираясь из в тени в тень, он сходил в библиотеку; долго и бестолково щелкал мышкой общественного ноутбука и чувствовал, как от жары мозги тупеют, будто плавятся от горячего воздуха острые ледяные кристаллы, меж которыми бегают мысли. Впрочем, какие там кристаллы — Донал считал свой разум жестко структурированным, четким и логичным, как машина.
Ему действительно нравилось сидеть за работой вот так, с самого утра и до вечера; в лаборатории или в библиотеке, неважно — и разбираться в новых полученных результатах, сверять показания и пересчитывать значения. Лучше понимать теорию и вникать в абсолютно каждую мелочь.
Но не сейчас, когда вся работа шла коту под хвост из-за жары. Да, и о котах — стоило опять поискать Миллисент, теперь уже на обратной дороге.
Донал вышел из библиотеки и отправился домой. Как обычно, купил в лавке свежий, невероятно ароматный хлеб, молоко и галеты; позаглядывал в переулки, пытаясь высмотреть рыжий бок — но Миллисент явно убежала куда-то далеко. Треклятая кошка. И зачем только он привязался к ней? Кляня себя, Донал спросил о кошке в лавке; пожилая продавщица качнула головой, пряча улыбку.
Дома Донал наскоро поужинал, поставил на обеденный стол ноутбук и открыл на нем текст доклада о ракетном топливе. Они с сокурсниками подготовили его позавчера: осталось время для того, что бы еще раз, как следует, все повторить и разобрать. Донал знал, что доклад сделан отлично, но не знал, отчего чувствует большее удовольствие: от того, как гармоничен итог его работы, или просто от того, что работа выполнена именно им. Донал мог бы справиться с докладом в одиночку. Сокурсники — все эти «блестящие умы», потомственные, в отличие от него, «интеллектуалы», лишь мешались под ногами. В них Донала раздражало все — снобизм, косность, разговоры, шум. Они были людьми, эмоциональными и нерациональными, и это очень сильно мешало.
В размышлениях Донал и не заметил, как окончательно стемнело. Время было позднее, а кошка — почему он опять думает о кошке?! — так и не вернулась. Включая желтую настольную лампу, Донал ощутил противный комок волнения, как будто вытолкнутый сердцем под горло.
Раньше свет этой лампы его успокаивал, а сейчас показался слишком ярким. Он попытался вновь поразмышлять о конференции; волновала ли его она? Конференция не первая и не последняя.
Тревога не уходила.
Впрочем, Донал прекрасно знал, что от всех непонятных неприятностей есть отличное лекарство — работа и расчеты.
Он уселся за письменный стол, перетащил ноутбук и вновь начал перечитывать тезисы. Он мечтал почувствовать себя машиной, быть бесконечным, направленным в звездные дали стремлением к знаниям.
Отредактировано: 17.07.2021