Отчаянный разум

Пролог

Отчаянный разум

Мы все рождаемся сумасшедшими. Кое-кто им остается...»

(Эстрагон – герой пьесы «В ожидании Годо» Сэмюэла Беккета)

Пролог

Его ад начался ещё десять лет назад. Невинный и добрый мальчик смутно помнил как попал в этот дом для беспризорников, но каждую ночь будто по наваждению вспоминал серый дождливый день, когда вошедшая вместе с полицией женщина выдала – «Твои родители погибли, малыш. Тебе придётся поехать с нами».
Эти слова он не мог ни выбросить из головы, ни забыть, ни даже перефразировать уже почти шесть месяцев. Полгода не такой уж большой срок, если твоя жизнь размеренно течёт, как чистый, непокорный ручей. Но как только в прозрачную воду попадает грязный ботинок жестокой судьбы – вода разлетается во все стороны, а затем бежит так медленно, что течение почти незаметно.
Иногда Кирилл даже забывал, что продолжает жить. Когда просыпался по утрам, долго присматривался к новой тесной комнате, пока все три соседа по комнате крепко спали. Он разглядывал старые деревянные полки с книгами и провисшие кровати, принюхивался к запаху подгорелой каши, что доносился из столовой.
Он пытался поверить в жизнь, но всегда останавливал себя на мысли, что так он сходит с ума, и лучше бы верить в то, что он просто гость в этом страшном сне, и скоро обязательно откроет глаза.
Погружённый в себя и извечные размышления о несправедливости, мальчик совершенно забыл про еду, а предательский желудок даже и не пытался напомнить о жизненно важном процессе. Его организм отлично настроился на один лад с мозгом, где водились тёмные, иногда даже страшные мысли закончить жалкую попытку соревноваться со своей жизнью.
Никто не знал об этих мыслях, ведь некому было доверять то, что таится в глубине маленького забытого мира. И даже строгая, и на первый взгляд участливая директриса никогда не спрашивала о таких незначительных деталях, как детские переживания. И несмотря на достойный уход и воспитание, ради которых Анна Петровна ранним утром подняла Кирилла с постели, ей, как и другим воспитателям, было наплевать на его капризы. Ведь он такой не один. В этом старом интернате слишком много бедных душ, за которыми никогда не придут.
– Учти, я проверю, паршивец такой! – пригрозила Анна Петровна, стукнув полной тарелкой макарон о покрытый белой краской стол. – Ещё раз услышу, что ты не ешь ничего, и пеняй на себя! Следующую ночь проведёшь на крыльце. Может тогда начнёшь ценить еду, что для тебя готовят.
Кирилл неохотно взял в руку вилку и поднял светло карие глаза, посмотрев пряма в раздраженное лицо темноволосой женщины.
С его спокойствием сейчас мог посоревноваться даже винни-пух. Парнишка благополучно выдержал тяжёлый взгляд директрисы и начал ковырять макароны с сыром, пока воспитательница не издала тяжёлый вздох и не отправилась по своим делам.
Из шума столовой можно было вытянуть много информации об этом месте, если бы Кириллу было до них дело. Ему бы просто раствориться в воздухе и исчезнуть, как растаявшая снежинка, или упорхнуть мелкой пылью, что ветер разносит по двору. А ещё лучше прямо сейчас стать ничем. Просто отключиться, как сломанный фонарь и больше ничего не чувствовать. Потому что ощущать сплошную волну тоски, и ничего кроме неё было уже невыносимо. Он уже давно задумывался о том, что всё может закончиться намного быстрее, если он наконец решится.
– Опять злишь нашу грымзу? – спросил Макс Савин, сидящий вместе с приятелями – старшеклассниками задницей на столе. Бунтарь из 9-Б был в этом месте вроде местного главаря, которого почему-то все боялись. Но возможно, в силу своего состояния, Кирилл безразлично смотрел на парня и его приятелей. – Ты похоже бесстрашный.
Кирилл продолжал молча ковырять еду, не обращая внимания на ухмылки взвинченных отчего-то парней, что обступили Макса.
– Ты бы поел, а то скоро просвечиваться будешь, как тетрадный лист. – посоветовал Макс, опираясь на стол Кирила, и нависая прямо над ним. Его друзья ещё больше разжигались, начиная громко хихикать. – Думаешь им всем лучше, чем тебе? – он обвёл взглядом детей, сидящих за столами. – Они стараются жить, как могут. Так что и тебе стоит приложить немного усилий.
Рука Кирилла замерла с вилкой в руках. Будь он нормальным человеком, он бы бесспорно отреагировал на такое заявление, и кинул тарелку в сторону или даже в лицо наглеца. Но шевелиться или говорить парню хотелось даже меньше, чем есть. Так что он просто уставился на лежащий перед глазами нож.
Макс оторвал руки от стола и выпрямился.
– Почему молчишь? – спросил Макс, удивляясь безразличию этого тихони. Ещё никто рядом с ним не вёл себя таким наглым образом. Все либо дрожали, либо нападали, но никогда не игнорировали. Это раздражало.
– Эй, ты оглох? – запротестовал один из приятелей Макса, ударив ногой по стулу Кирилла.
Когда это не вызвало у парня ни единой эмоции, друг посмотрел на Максима, раздражённо сведя брови. – Вот говнюк!
Дима двинулся к парнишке, но Макс остановил его, приложив ладонь к груди.
– Ты что больной? – обратился Макс к тихоне, и Кир отчего-то поднял голову.
Макс прищурился, стараясь всмотреться в бледное лицо мальчишки. Ровные, некогда нежные черты лица были прикрыты мрачной маской. Ничем не примечательный мальчик, казалось, был наполнен всеобщей болью этого места.
Максу захотелось подойти и вытрясти всю эту дурость, чтобы понял – все здесь чувствуют это, а кто-то даже кое-что похуже, но жизнь продолжает идти вперёд.
Когда Кирилл держал перед ним усталый взгляд, желание каких-либо действий испарилось. В мутных карих глазах виднелась вселенская пустота. Ребёнок, который даже после потери семьи должен хоть немного надеяться на лучшее, будто потух, как фитиль в опустевшей керосиновой лампе.
Ещё ничего прежде так не пугало Макса.
– Да что ты пристал к этому хлюпику! – воскликнул Дима, разорвав зрительный контакт Макса с опустевшими глазами, напротив, затем подошёл к мальчишке, что сжимал дрожащую вилку и попытался выудить из него хоть слово.
– Ты язык проглотил?Тебе задали вопрос!
– Да он, наверное, псих! – подхватил Рома, который до этого момента тихо наблюдал за происходящим. – По мамочке до сих пор страдает. Эй! – он ударил ботинком по той же железной ножке. – Отвечай, придурок!
– Заткнись. – сказал Макс, почувствовав дух беспредела. Он знал, как иногда чешется душонка по ситуациям, в которых страдает очередной слабак. Просто так, ради веселья.
Рома уже на пару с Димой направлялись к мальчишке кривой возмущённой и до неприличия наглой походкой. Он разглядел злобные ухмылки на их лицах.
– Хватит!
Одного голоса хватило Максу, чтобы пригвоздить ноги приятелей к полу. Всегда хватало.
– Не трогайте!
– Это почему? – Рома снова повернулся к Кириллу с противной ухмылкой на губах. – Мы просто хотели поднять парню настроение.
– Я сказал не трогать его! – отрезал Макс, заглушив голоса детей, сидящих рядом, которые моментально замерли, и казалось, даже сжали шеи.
Парни промолчали. В их взглядах читалось разочарование, означающее конец веселью. Но ослушаться не могли. Слишком хорошо знали Макса. У него не было друзей, а лишь те, кто хочет быть тут волком. Не было и тех, кого он когда-либо жалел. Все понимали – у Макса на всё есть причина, и не дай Бог кому-то помешать его планам. Все смельчаки, что пытались это сделать, получали сполна.
– Да не нужен нам этот нытик. – фыркнул Дима.
Кирилл отдалённо слушал окружающие его голоса и продолжал ковырять еду, гоняя в голове мутные мысли.

Нужно есть… Нужно… а зачем? Еда всё равно не принесёт никакой пользы.

Приятели Макса медленно двинулись к выходу.
– Не бойся. Тебя тут никто не тронет. Обещаю. – сказал Макс, когда его друзья достаточно удалились, и сжал хрупкое плечо, чуть наклонившись к парнишке. – Поешь, ладно?
Последняя попытка оказалась такой же бесполезной, как и предыдущие. Максу осталось только глубоко вздохнуть, и сделать единственное, что сейчас нужно бедняге – оставить его в покое.
А ему ничего не было нужно. Чёрная полоса его жизни сгустилась, и нависла над этой столовой, погрузив на его плечи непосильную ношу, будто вся тяжесть мира нависла над ним одним.
Кирилл медленно опустил под стол блестящий нож. Дрогнула рука и острый металл врезался в хрупкую белую кожу. Провёл крайнюю черту его жизни. Боль ощущалась лишь вдалеке, с каким-то сверхъестественным опозданием. Брызнули алые капли, словно искры, выскакивающие из костра его догорающей жизни. Ручейки полились по рукам, по тёмной ткани джинсов, по белым кедам, образуя на светлом полу растущую лужу.
Отголоски унывающей души вдруг запротестовали, ударяя адреналином в голову. В грудь, словно меткий выстрел вонзился страх, что нарастал, провозглашая один неумолимый факт – поздно. И зачем чувства просыпаются в нас так не вовремя?
Успокаивали только слова, что Кирилл пытался до последнего удержать в голове: «Скоро всё закончится!» Он упал на пол, не чувствуя собственные ноги и руки.
Громкий, пронзительный девичий крик, и Макс, резко развернувшись побежал обратно. Заглядывает в столовую и ноги уже стремглав несут его к мальчишке. Ступор на несколько секунд останавливал его перед дрожащим телом. Плач, крики, поражённые вздохи пронзили огромную комнату, и раскололи воздух на острые осколки. Анна Петровна с жутким испуганным криком и стуком каблуков подбежала к ребёнку.
Макс очнулся, когда физрук прокричал что-то низким голосом. Выдохнув задержанный в лёгких воздух, побежал в кухню, и схватив кучу полотенец, разбросанных на поварском столе, пулей помчался к Кириллу, растолкав безмозглых зевак, среди которых, к сожалению, были даже учителя. Тонкие салфетки и полотенца, которые теперь уже молча приносили Рома и Дима, быстро промокли. Недолго думая, Макс сорвался с места к ближайшему окну, и сдернул с карниза узорчатую штору. Парни безжалостно разорвали ткань на полосы. Макс крепко обмотал обе руки Кирилла и затянул что есть силы, стараясь удержать жизнь в ослабленном теле. Анна Петровна, наконец-то дрожащими руками достала из кармана телефон, и Кирилл закрыл глаза под вздохи и всхлипы детей.