Отчёты

Отчёты

(26.11.17)

«Наверное, остальных раздражает, что я слишком много ем».

Именно так и думала Одри, жуя очередную пачку печенья и глядя на пробегающих мимо людей. Люди сидели, болтали, печатали что-то на своих ноутбуках или просто таращились в телефоны – остекленелые зомби – копошились, будто муравьи, а девочка лишь смотрела на них и отправляла в рот  очередной кусок печенья. Ей было всего девять, и, как иногда случается у девочек в этом возрасте, из-под обтягивающей футболки выпирал живот. Гладкий, большой, как кегля или, скорее, вытянутый шар для боулинга, он очень выразительно сочетался с одеждой. Как мы уже сказали, Одри было всего девять, но мысли у неё в голове были совсем не глупые – такое тоже случается с девочками в этом возрасте.

«Если бы я была худенькой девочкой с тонкими, как у новорождённого оленёнка, ногами и при этом постоянно ела, мне бы это простили. Возможно, сочли бы даже милым. Людям нравятся те, кто выглядит хорошо. Но вот я их наверняка раздражаю».

Крошки упали на живот, застревая в складках, и Одри показалось, что люди словно в доказательство её слов неприязненно оглянулись. Но это ощущение длилось всего пару секунд, нет, даже одну: у людей слишком мало времени на обычные размышления; взрослые, по представлению Одри, думали только о делах. Сейчас они, например, бежали на рейс, держа в руках куртки и паспорта.

- Внимание, пассажиры… - проговорил женский голос из динамика, и Одри на несколько секунд отвлеклась, с полураскрытым ртом глядя в ту сторону. Да, иногда и ей не чужд глупый вид. Потом голос замолчал.

«Если бы я была ещё и более аккуратной, - убедившись, что больше ничто не отвлекает её, продолжила размышлять девочка, - то точно бы выглядела более милой, даже несмотря на этот большой живот. Хотя на него трудно не смотреть, он закрывает мне пол под ногами, - заметила Одри. – Но было бы ещё лучше, - печенье отправилось в орт, и крошки, несмотря на размышления девочки, вновь посыпались на складки футболки, - если бы я была принцессой тогда все бы прощали мне и живот, и мою неаккуратной, и любовь к еде, потому что все любят принцесс».

Одри оглядела холл. Табло вокруг горели тёмно-синим, яркие неоновые буквы высвечивали номера и города. Небольшие кафешки с «заоблачными», как их называла мама, ценами и манящей едой. Одри почти доела пачку печенья, а мамы всё не было – Одри стояла возле туалета.

- Пассажиры рейсов двадцать и пятнадцать, вылетающие…

Одри вздохнула и обвела взглядом коридор. Люди бежали мимо – видимо, опоздавшие, - и никто не останавливался рядом, не спрашивал: «Девочка, почему ты стоишь одна? Где твоя мама может быть, ты голодна?». А забегаловки манили. А пачка печенья заканчивалась.

«Если бы я была в более чистой одежде, - скептически подумала Одри, отряхивая от крошек футболку прямо на чемодан какого-то спящего молодого человека, - то ко мне бы точно подошли. Люди любят красивых».

Она присела на стулья возле туалета, рядом с зелёными клумбами, похожими на парик из кактуса или кактус из зелёного парика: она стояла довольно долго, ноги уже ныли. Мамы всё не было видно. Люди вокруг бегали. Забегаловки манили. Пачка печенья закончилась.

Одри начала притоптывать ногой. «Вот если бы я была её начальницей, тогда бы я так топнула ногой, что мама тут же бы прибежала, задрожала и подала мне что-нибудь из еды, вроде спагетти или тефтелей». И только она так подумала, тут же на нос опустились острокрылые очки, на ногах появились большие серые туфли, в которых поместилось бы три ступни Одри, а вместо запачканной футболки в обтяжку – такой же серый, как и туфли, костюм. Пачка печенья, уже изрядно потрёпанная и местами порванная, да к тому же пустая, тоже исчезла. Теперь у Одри в руках – папка для отчётов.

Не успела девочка понять, что происходит, как тут же её нога поднялась сама по себе и топнула об пол; рука поправила очки, а сама Одри прикрикнула, сотрясая папкой для отчётов:

- Мадам подчинённая! Пожалуйте отчёты!

«Какой же у меня визгливый голос, - с ужасом подумала Одри. – Нет уж, лучше быть собой, я себя хотя бы знаю и к себе привыкла». Такие внезапные превращения теперь несколько пугали её, но она тут же об этом забыла, ведь из туалета наконец выбежала мама. Растрёпанная, испуганная, она чуть ли не прыгнула к начальнице (вернее, Одри) и воскликнула, будто тявкнула:

- Да, мадам Стольче?

Одри хотела закричать: «Мама, как хорошо, что ты наконец вышла из туалета! Я чуть было не заснула!», но язык не хотел выговаривать нужные буквы, и госпожа Стольче вместо Одри продолжила своим визгливым голосом, протягивая руку с острыми ногтями к маме:

- Где отчёты, мадам подчинённая?!

Мама побледнела; на лбу её выступил панический пот, как если бы она только сейчас, в аэропорту, обнаружила, что не выключила кипящую кастрюлю. Мисс Стольче сжала и разжала руку, показывая: она ждёт, - и Одри обречённо подумала, что теперь это не мисс Стольче у Одри в теле, а девочка в разуме мисс Стольче. Одри подумала, что ненавидит наглость этой женщины всей душой, и в голове тут же промелькнуло очередное «если». Теперь она отчаянно хотела, чтобы мама сама стала начальницей Одри, вернее, мисс Стольче. «Но желать мало, надо что-то делать, иначе ничего не случиться», - решила девочка. Эта мисс Стольче точно бы замучила маму, если бы Одри не сделала в следующую секунду невероятное усилие, как когда изо всех сил стараешься сдержаться и не ешь печенье. Только вот обычно печенье всё равно отправлялось в рот Одри, а сейчас мисс Стольче на несколько секунд умолкла – ровно на столько, что Одри смогла важно поправить очки и голосом начальницы сказать: