Отдаем мир в добрые руки

Глава восьмая

* * *

Габриэль растерянно разглядывал Гену. Следовало бы поздороваться, сказать что-то дружелюбное, но кубр никак не мог переварить увиденное. Он ждал этой встречи. В больнице увидеть Призванного не довелось, зато, пока Ким объяснялся с врачами и узнавал, куда именно положили его друга, квартерону удалось немного пообщаться с бывшей жабой.

Это был странный и в то же время завораживающе приятный опыт. К удивлению инкуба Шурочка оказалась довольно образованной и интересной собеседницей. Он узнал от нее много неожиданных нюансов о мире Кима. А еще покоряла ее готовность дарить тепло и радость ему, совершенно ей незнакомому существу.

Когда узнали, что Гена в больнице и собрались отправиться к нему, оказалось, что все не помещаются в одну машину, и милейшая женщина Клавдия Карловна вызвалась поехать на своей. Габриэль по собственной инициативе присоединился к Шурочке и почувствовал, что девочку это обрадовало. Домработница не последовала за Кимом по пятам, а повезла их кружным путем, через центр, по ходу рассказывая обо всем, что было вокруг. Квартерон не столько слушал исторический экскурс в исполнении явно влюбленной в свой город женщины, сколько ловил эманации Шурочкиных эмоций, связанных с тем или иным местом. И обнаружил в себе невероятное, несвойственное самой сути кубра чувство. Инстинкт хищника, привычка питаться за чужой счет в этот раз не просто дали сбой. Они даже не исчезли, а трансформировались в нечто совершенно противоположное. Габриэлю захотелось делиться с бывшей жабой собственной радостью, только бы не возникало в ее эмоциональном фоне этих болезненных пиков стыда и разочарования, печали и растерянности. В какой-то момент грусть девушки стала настолько отчетливой, что инкуб, не отдавая себе отчета в том, что делает, взял ее за руку и попытался передать немного своих восторженных чувств, вспомнив момент, когда впервые взглянул на себя в зеркало после проведенной Эммой трансфигурации. Наградой ему стал изумленный взгляд широко распахнутых глаз и робкая благодарная улыбка. Габриэль подумал, как же повезло незнакомому Гене, которому эта девочка отдала свое сердце. И порадовался, что прибыли целители, а значит у здешнего Призванного все будет хорошо.

Позже, уже во время более обстоятельной экскурсии, которую Клавдия Карловна провела для него, Юноны и Иоанна, кубр вдруг понял странную вещь: искренне восхищаясь красотой города, созданного без помощи магии, он чувствовал, что ему не хватает эмоционального фона, девушки-жабы.

Вот мы с тобой о звездах говорим,

Не думая, что сами не горим.

Но греем души возле тех немногих,

Кто носит чистый звездный свет внутри.

Почему-то в тот раз строки незабвенного Шахефа, привычно всплывшие в памяти, показались насмешкой. Габриэль остро почувствовал, что не ему греться у очага, и это было грустно.

И вот теперь квартерон пытался соотнести рассказы Кима о друге, восторженные и трепетные отзывы о возлюбленном Шурочки со стоящим перед ним человеком. И это – предел женских мечтаний? И ладно бы, о красоте здесь не могло идти и речи. Габриэль уже смирился с тем, что люди хоть и придают ей значение, но все же не принципиальное. А смирившись, научился видеть за внешностью большее. Вот это самое большее он и пытался разглядеть сейчас в хитрых и показавшихся недобрыми глазах Гены. Чисто внешне тот казался совсем уж запредельным страшилищем. В старом мире Ткачихи Судеб таких убивали просто из жалости. Если у самих не хватало мужества застрелиться. 

Кубр нехотя протянул руку боксеру и покосился на девушку-жабу. В глазах у девчушки читалась нежная забота.  Казалось, она готова в любой момент наплевать на весь мир и всех, кто относится к ней с искренним теплом, и бросится на помощь этому чудовищу. Сам же Гена, похоже, и вовсе не замечал существования превращенной в человека жабы. Габриэль нахмурился.

Почему-то ему вспомнилась Верса – девушка, упорно добивавшаяся внимания могущественного Жреца лет пять назад. Тогда Габриэль был уверен, что Версу интересуют только его положение и деньги. Некоторое время он развлекался с ней, благосклонно принимая восхищение, в которое ни на грош не верил.  А потом его стало раздражать, что девица все глубже пыталась влезть к нему под кожу, позволяла себе время от времени решать за него, что для него же лучше, и даже намекала, что неплохо было бы пригласить ее в гости. После очередного каприза на тему «Я даже до сих пор не знаю, как ты живешь!», Габриэль заявил, что она никогда этого и не узнает, и велел больше не попадаться ему на глаза. Верса выполнила приказ – покончила с собой.

Тогда это удивило и разозлило квартерона, показалось нелепой и глупой демонстрацией. Он не мог поверить в то, что такая красавица, как Верса, всерьез увлеклась уродом Жрецом. Но вот сейчас во взгляде Шурочки он читал то, что иногда мелькало в глазах суккуба, и удивлялся собственной слепоте. Впервые он подумал, что когда-то допустил роковую ошибку, отверг то, о чем всегда мечтал, в чем заведомо себе отказывал. И ему стало больно и страшно. Откуда-то из глубин сознания, сметая здравый смысл и давно установленные барьеры, поднялось бессмысленное, но всепоглощающее желание помочь этой девочке, защитить ее, дать ей то, чего она заслуживает на самом деле. Габриэль и сам не мог бы объяснить, о каких дарах и жертвах идет речь, но приди кому-нибудь в голову остановить его, уничтожил бы не задумываясь.

Странные, несвойственные ему чувства настолько снова поглотили Габриэля, что он не сразу понял, что пауза несколько подзатянулась, и вздрогнул, когда Шурочка взяла его за руку и встревоженно посмотрела в лицо. Кубру захотелось задвинуть ее себе за спину, подальше от недоуменного взгляда лисьих глаз боксера. Делать этого он, конечно, не стал, но слегка приобнял девушку за плечи, словно давал понять, что она теперь под его защитой. Губ Гены едва коснулась легкая презрительная усмешка, но квартерон успел ее заметить и чуть теснее прижал к себе Шурочку. Две руки, сведенные в пожатии, крепче стиснули друг друга. Напряженное сражение взглядов готово было в любой момент лопнуть перетянутой струной, и неизвестно, сколько присутствующих попало бы под удар отпущенной пружины, если бы не Иоанн.