Отец Анфим

Отец Анфим

Отец Анфим молился уже три часа. Склонившись перед символом Всеотца, солнечным молотом, он непрестанно твердил заученную в детстве молитву о крепости духа. Его тело тряслось и страдало, речь Анфима казалась невнятной, голос его дрожал. Он то и дело запинался на полуслове и начинал заново.

Близилась ночь. Супруга Анфима, Наоми, мешала затухающие в печи угли. Суп из баранины давно остыл, и девушка уже не пыталась его разогревать. Ее мужу было очень плохо, но он не позволял ей прикасаться к нему пока боль не уходила. Бывало Анфим непрестанно молился целый день, а то и два, пока дрожь его не унималась, и он падал без чувств перед знаком Творца. Прихожане относились к недомоганию своего проповедника спокойно, ибо Анфим был человеком крепкой веры и безграничного сострадания, способным говорить с Всевышним и творить чудеса Его именем. Многих людей исцелил он, все хвори пропадали, стоило ему взять в руки молитвенник, и ангелы в свете нисходили к нему и прогоняли все недуги.

Только себя святой отец исцелить не мог. Он говорил, что этот недуг – последствия войны с ересью Черных Шнуров, пришедших с далекого востока, но ничего больше. Когда же Анфим приходил в себя, добрее человека было не сыскать. Со всеми житейскими бедами селяне шли к нему, и всем он помогал в меру сил: кому советом, кому молитвой, кому по хозяйству помочь – во всем святой отец сведущ. Одна вещь удивляла людей – его дружба с травницей Сабриной, жившей у опушки леса. Нелюдимая старуха улыбалась ему при встрече, всегда приходила на проповедь, и лицо ее светилось радостью. И Анфим возвращался из ее хижины счастливым как дитя с полной корзиной трав, плодов и ягод. С этой корзиной святой отец запирался в погребе и не выходил по нескольку дней. Пряный запах наполнял всю избу, и через некоторое время Анфим вылезал на свет словно пьяный. Иногда буйный, иногда спокойный, иногда сонный, а иногда мог в миг запрыгнуть на крышу и начать распевать похабные солдатские песни.

Он всегда носил при себе маленькую бутылочку с мутной белесой жидкостью, другую, побольше, вместе с ароматными порошками прятал в шкафчике под солнечным молотом в спальне. Вот сейчас, не выдержав мучительной боли, Анфим прервал свое бдение, распахнул дверцу и принялся жадно глотать горькое вязкое лекарство. Опустошив бутыль наполовину, святой отец с облегчением вздохнул. Его мутный взгляд уперся в теплый блеск позолоты домашней святыни. Мягкий сон туманил мысли, божественный покой наполнил его израненное сердце.

Наоми приоткрыла дверь. Тяжелый вздох вырвался у нее из груди. Она вынула бутыль из онемевших рук супруга и поставила ее на место.

- Ну что же ты, родной, - прошептала она, обнимая Анфима за плечи, - ты же божий человек, ты все можешь. И эту пакость ты пересилишь, Всеотец тебе поможет.

Проповедник молча улыбался. Его кислое дыхание душило девушку, но она не отпрянула от супруга. Смахнула с него клобук, обнажив копну густых золотистых волос, и прижала его к груди.

Анфим сомкнул крепкие руки на девичьей талии.

- Мама… - зашептал он, тихо посмеиваясь, - мама-а-а…

Слезы стекали по небритым щекам святого отца. Сейчас он не чувствовал той бесконечной боли, что сопровождала его многие годы. Он чувствовал иную боль, еще более старую. Анфим вспоминал большой солнечный молот на площади Зонненштада, как играли на его позолоте отблески бесконечных пожаров. Запах дыма и горящей плоти. Крики людей, едва не затоптавших его в своем слепом бегстве.

Он ищет свою мать. Кричит, заливаясь слезами, но ее нигде нет. Черные Шнуры несутся навстречу ему, размахивая кривыми мечами. Они не глядя размахивают окровавленными клинками и истерически смеются, размазывая кровь по изуродованным шрамами телам.

Чья-то сильная рука хватает мальчика за ворот рубахи и откидывает его в сторону. Перед ним в золоченых доспехах стоял Отец Роберт. Его некогда белый с солнечным узором плащ пропитался багровой влагой, шлем-маска раскололся, явив свету обезображенное яростью лицо. Кольчуга во многих местах была проткнута, из ран сочилась кровь. «Беги, парень!» - крикнул он, выставив перед собой лезвие алебарды. Яркий свет окутал его, волна жара разнеслась во все стороны.

Шнуры с криком бросились на божьего воина. Отец Роберт одним взмахом снес первому язычнику челюсть, вторым отсек руку следующему врагу, круговым взмахом повалил еще троих на землю.

«Беги, дурак!». Анфим увидел глаза старого храмовника. Ярость самого Всеотца пылала в них, и страх погнал мальчика прочь. Он бежал вслед за толпой, пытаясь устоять на ногах, но это было непросто. Запнувшись о чье-то распластаное тело, Анфим с воплем ударился о мостовую, разбив себе нос. Едва придя в себя, мальчик услышал знакомый женский голос. «Анфим!» - кричала мама. – «Анфим, сынок!».

Анфим вскочил на ноги и устремился навстречу зову. Кругом кипела битва, городская стража вместе с храмовниками отбивали атаки Черных Шнуров. Анфим бежал без оглядки на крики матери, и наконец увидел ее. Язычник в черной тряпичной маске кромсал ее топором, забыв обо всем на свете.

«МАМА!!!»

Шнур очнулся от беспамятства и уставился на мальчика. Он замер в предвкушении новой жертвы. Но едва ему удалось вытащить топор из тела женщины, как к нему подбежали двое гвардейцев и проткнули язычника насквозь. Они подхватили остолбеневшего от ужаса Анфима и поволокли его прочь.

Все, что было после, мальчик не помнил. Серый туман затмевал его разум, он не видел и не слышал. Словно куклу его таскали из одного места в другое, пытались о чем-то спросить, но Анфим молчал. Какая-то девочка кормила его с ложки, и он ел, не чувствуя вкуса. Вместе с другими беженцами он сидел в душных церквях и корабельных трюмах, люди вокруг плакали, злились, молились Всевышнему, а Анфим все молчал. Только девочка все приходила к нему, о чем-то болтала и вновь кормила безвкусной снедью.