Отношения

19

19

Саша, как и обещал, вернулся рано утром накануне отлета. Уля хотела встать к его приходу, но когда открыла глаза, то увидела висящий пиджак мужа и поняла, что "опоздала". Одновременно стыдясь промашки и уверяя себя, что ничего страшного, она быстро переоделась и вышла из комнаты.

Негромкие отзвуки голосов привели ее к кухне. Планировка квартиры позволила ей увидеть спину сидящего за столом супруга, не выходя из-за угла. Принимая с обреченностью несколько суетливые ухаживания матери, он скупыми фразами рассказывал ей о своей поездке. В Улиной душе взвились ядовитые змеи обиды, зависти и ревности. Это она должна ухаживать за Сашей, это ей он должен рассказывать. Он ее...

Вспышка эмоций пугала. Она же разумная. Она не хочет создавать проблемы на пустом месте.

Отступив за угол, Уля прислонилась спиной к стене. Словно якорем зацепилась за стабильно-спокойное основание, не давая себя унести в штормящее море эмоций. Их очевидная глупость вызывала стыд и одновременно подпитывала разыгравшуюся вакханалию чувств. Хотелось изничтожить их, выдавить из себя, вышвырнуть... и одновременно с мазохистским удовольствием лелеять горькое цветение.

В попытке успокоить круговерть мыслей и чувств женщина глубоко вдохнула и неожиданно обнаружила, стоящего на другом конце коридорчика облаченного в белый махровый халат свекра, который в свою очередь наблюдал за ней. Встретившись глазами с невесткой, он приложил палец к губам, призывая хранить тишину, а затем поманил к себе. Подчиняясь призыву, она подошла ближе. Мужчина, не отрывая от нее глаз, толкнул дверь, рядом с которой стоял и, резко дернув головой, "пригласил" войти. Заинтригованная Уля зашла и тут же, осознав, что попала в спальню, остановилась. Замершее волной одеяло на двухспальной кровати обнажало смятые простыни, которые своим грязно-бежевым оттенком усиливали ощущение неуместности посторонней внутри столь личного пространства. Захотелось выйти, однако отступать было поздно, поскольку вошедший следом Гена закрыл за собой дверь. Уле ничего не оставалось делать, кроме как пройти вглубь комнаты. Заняв позицию у окна, она обернулась. Свекр огромной мрачной глыбой по-прежнему стоял у двери. Большие мохнатые гусеницы его бровей сошлись к переносице выражая недовольство хозяина. Лезвие носа торчало как готовый разнести все на своем пути таран, и ноздри трепетали, придавая лицу хищность. Синева гладко выбритых щек словно подчеркивала далеко не шуточный настрой мужчины.

 — Рэвнуэш?– спросил он с ярко-выраженным кавказским акцентом.

 — О чем вы?– как бы не поняла Уля, но прозвучало настолько искусственно, что даже маленький наивный ребенок не обманулся.

 — Рэвнуэш,– с каким-то странным удовлетворением констатировал Гена, направляясь к кровати,– я тоже рэвную.

– К Саше?– изумилась женщина откровению свекра. Замерев, мужчина удивленно вскинул брови, озвучив это действие вопросом:"К каму?", и в тоже мгновение до него дошла суть недопонимания.

 — Нэт, конэчно,– ответил он, присаживаясь боком на кровать,– я тоже рэвную, когда рэвновать нэправильно. Тоню рэвновал...

Мужчина облокотился спиной на изголовье, устремляя взгляд в бесконечность:

 — Ты знаэш, как это растит красавицу, умницу, учить ее всему-всему, заплетать косички, утешать, когда пэрвый зубик закачался, дут на разбитую коленку, читать сказку и целовать в лобик на ночь, объяснять как за чистотой следить, учить, лэчить, покупать ей дэвчачьи мэлочи, гардится ей, а патом взать и отдать какому-то малакасосу! Я был самым главным мужчиной в ее жизни... и взял, и отдал какому-то... Эх...– его рука дернулась, обозначив обреченный взмах.

 — А как же Тамара?– невольно спросила окончательно запутавшаяся Уля.

 — Что Тамара?– в его голосе прозвучало какое-то злое недоумение. Не успевшая полностью сойти с его лица, суровость вновь заняла свои позиции. Мужчина выпрямился и, явно сдерживая разгорающийся гнев, зашипел:

– Что Тамара? Ты думаэшь я Тоню не люблу? Дэвочку, которой поклался быт родным отцом? Каторуйу р-растил, кормыл, учиыл?..

– Нет-нет...– поспешно заоправдывалась Уля, испуганная не столько извержением эмоций, сколько пониманием, что могла обидеть хорошего человека,– вы просто все про Тоню только говорите, а о Тамаре нет.

 — А об этом ты,– произнес свекр, значительно снижая накал своих эмоций,– она вторая. Я после Тони готовыл себа. Вэришь, даже стыдно, что так нэ рэвную.

 — Верю,– Уля слегка кивнула и вдруг подумала о возможной совсем неотеческой любви, которая может грызть отчима по отношению к падчерице. И еще подумала, что ей совершенно не хочется влезать в дебри подспудных мыслей родственника. Человек посвятил себя семье. Можно сказать, создал вокруг себя семью, дав им силы пройти сквозь тяжелые испытания. "Своего рода Моисей,– подумала она,– увидел цель, сплотил народ, вывел к желаемому. Может в этом отгадка, почему он так трепетно относится к этому празднику?... Впрочем, какая разница."

Уля словно встряхнулась и спросила:

 — И какой рецепт вы дадите?

 — Думать,- мужчина вновь облокотился спиной на изголовье кровати,– думать о счастьэ, кАторое хочэшь построить. О кусочках дла счастьа. О чувствах того, кто тэбэ нужэн для счастьа,- он вздохнул,– Это тяжэло, но дает большэ. Разбыть лэгко, но нужно ли тэбэ разбытое?

Их взгляды встретились, словно наведя мост взаимопонимания.

 — Мне ведь не нужно отвечать?– уточнила Уля.

– Просто иды и думай,– подтвердил свекр.

 — Хорошо,– она направилась к двери и, уже выходя из спальни, добавила,-спасибо.