Отомстила?

Отомстила?

Когда они украдкой перешептывались, тихо смеялись или просто улыбались друг другу с нескрываемым теплом, нежностью и радушием, то в парочке за третьим столиком уютного загородного кафе невольно можно было угадать старых друзей, или даже людей в прошлом связанных любовными узами. А когда до официанток, то и дело кружившихся рядом, долетали обрывки фраз, то в том, что посетители - бывшие любовники, встретившиеся через много лет, сумевшие сохранить и пронести теплое отношение друг к другу сквозь годы, никто из них уже не сомневался.

- Так, что ты ,Сереженька, все один да один, -спросила она, когда музыка стала тише и говорить можно было чуть громче.
-Да,- он виновато пожал плечами и, улыбнувшись, добавил,- нет ничего труднее на свете, чем распознать хороший арбуз и порядочную женщину.
-Но ведь у тебя за эти годы были встречи?
-Так, ничего особенного, вот не встретил больше такой, как ты,- с сожалением произнес он и добавил,- не жалеешь, что тогда все так вышло, я бы сказал не вышло?
-Ты сам во всем виноват, Сереженька, сам. Ах, если бы ты тогда…все могло быть иначе, зачем ты так?

Он не дал ей договорить, оборвав на полуслове. Мало кому приятно вспоминать ошибки прошлого, а тем более признавать их.

-Да, столько времени прошло,- в задумчивости Сергей закрыл лицо руками.

И, видимо погруженный в тяжелый омут неприятных воспоминаний, так остро чувствующий и переживающий ту давнюю свою вину, вдруг затих. Он сжался, нежно коснулся её руки, и, глядя прямо в глаза, тихо произнёс:

-Пойдем отсюда, Анечка,- и накрыл своей ладонью ее маленькую и узкую.

Она взглянула на медленно кружившиеся в такт музыке пары, пожала плечами, он прикоснулся рукой к ее лицу, она улыбнулась уголками губ:

-Пойдем, Сереженька,- встала, протянула ему руку, он медленно поднес ее к губам и, ощутив холод прикосновения, спросил:

-Нервничаешь?

-Рада!

Когда шли по длинному, узкому, как колодец, двору, то целовались. Она нежно и робко, будто впервые, он со страстью, напором и жадностью.
В полумраке улицы он смотрел на ее лицо:
-Правда, рада?
-Конечно, Сереженька!
-Чему же?- спросил он, не выпуская ее из объятий.
-Чему?- переспросила она.-Рада этому тихому вечеру, тому, что встретила тебя.
-Да все как когда-то, как когда-то,- повторил он с нескрываемым сожалением.

Когда ехали к ней, все больше молчала, внимательно прислушиваясь ко всему, что произносил он. Ей, как никогда, нравилась эта уверенность в каждом его движении, жесте, и тут вдруг поняла то, что эти уверенность и сила в нем по прежнему волнуют её, как тогда, в той далёкой юности.

Когда подъехали к парадному, то долго не выходили из машины.

-Выключи свет,-попросила она, когда он заглушил двигатель.
-Мужа боишься?
-Смеешься?-отрезала она, внимательно всматриваясь в светящиеся на третьем этаже точки окон.
-Юра дома,- понимающе кивнул он.
-Уже всё не то у нас, сломалось что-то уже давно, он скрывает, что раздражен мной, молчит, а я не спрашиваю. И это мучительно...
-Понимаю…
-Мне нужно идти,- тихо сказала она, словно прощаясь.
-Давай еще посидим,-с надеждой попросил он.
-Да,- в задумчивости произнесла она с нескрываемым сожалением,- слишком много воды утекло, Сереженька, слишком много, а все будто вчера было.
-И я все помню: помню запуганную девчонку с глазами дикой серны, эдакую недотрогу, этот колодец старого двора, нашу беседку, и, конечно же, первый поцелуй, твой первый поцелуй, такой горячий, нежный. Помню приморский парк, сквер ( деревья были большими), ту весну, еще по - зимнему холодную, но такую теплую и прекрасную, моё признание.
-Не нужно, Сереженька, -с чувством произнесла она, пытаясь освободиться от объятий.
-До сих пор сердишься, не можешь простить, ведь столько времени прошло?
-Время лечит, но…если бы ты тогда…всё могло бы быть по - другому…
-Я корю себя, прости.
-Уже простила.
-Все равно не могу забыть, дождь, парк, весна…
-Верно,-грустно улыбнулась она,- ты все время приходил ко мне в дождь, такой мокрый и смешной мальчишка, а теперь,- она взглянула на депутатский значок на лацкане его пиджака,-вице - президент юго-западной энергосистемы, так кажется?

Он, молча кивнул, будто от смущения пряча глаза, стал смотреть за окно, в нависшую темноту теплой весенней ночи.
-Ну чем не рыцарь на белом Мерседесе, может и я дождалась? - улыбнулась она.- Все так, Сереженька, и что-то уже прошло, безвозвратно прошло. Каждый имеет право на выбор, пойми. И выбор этот должен хоть чем-то быть обоснован.

Когда прощались, он нежно целовал ей руки, не выпуская из своих:

-Когда вновь увидимся?
-А нужно ли, Сереженька? Случайная встреча, прекрасная встреча, не так ли?
-Нужно,- с твёрдой уверенностью сказал он,- мне очень нужно, поверь.
-Позвони мне,- что-нибудь придумаем,- в нерешительной задумчивости произнесла она.

Придя домой, попыталась избежать лишних вопросов и объяснений. Последнее время Юра почти не интересовался ее поздними приходами, стараясь не объяснять и свои. «У каждого своя жизнь», - как-то сказал он ей. Он становился ей чужим, и каждый день, проведенный рядом, уже давно не радовал ее, а превращал совместную жизнь в пустую формальность.

Она и сама отчетливо помнила тот миг, когда впервые ощутила то душное беспокойство, какое-то опасное охлаждение ко всему, что манило и привлекало к нему раньше, к нему, теперь умевшему так больно молчать, хотя никаких причин для размолвки между ними и не было, но что-то случилось с ними, уже давно что-то случилось. Нет, всё было нормально, но в то же время уже давно что-то произошло, и с ней и с ним, что-то было не так.

Она чувствовала и понимала это, начало их разлома, распада, кажется, так давно начавшегося и сильно затянувшегося, но, что - то всё же мешало ей разом прекратить всё это затянувшееся враньё, эту странную неопределенность и мучительную недосказанность, что уже начинала пугать её, мешая жить.

И уже не было ни сил, ни желания, ни терпения разбираться во всём этом, искать причину, устранять её, тратить на всё это, как ей казалось, бесценное время. Они, видимо, понимая, как за последние годы стала трудна обоим эта возникшая между ними холодноватая недоговоренность, решили пустить всё на самотёк.

Ночью она почти не спала, все думала о Сереже. Столько времени прошло. До этого она видела его последний раз года три назад, в старом дворе. Он сидел на серой чугунной скамейке в гордом одиночестве. Сергей первым заметил ее и окликнул. Аня подошла. Он все спрашивал о ее жизни с Юрой, она стала уходить от ответа, пытаясь скрыть уже давно начавшийся разлад.

Тогда, той встрече она не придала особого значения. Давно забытая история еще больно ранила её. Милое увлечение беззаботной юности - так она смотрела на него тогда.

Но сегодня, сегодня все было по-другому. Почему же от старой обиды не осталось и следа? А ведь тогда она думала, что не простит его никогда, а наоборот - станет мстить ему страшно и жестоко, а теперь сама будто смотрела в то время, время начала их знакомства.

Он был сосед по подъезду, милый мальчик, выросший в ее дворе - причина тайных страстей подружек - одноклассниц, друг детства. Она помнила, как он начал приглядываться к ней, будто лаская взглядом. И тогда время от времени возникающее желание просто видеть его, быть рядом, перерастало во что-то определенно неясное, незнакомое, еще до сих пор неизведанное чувство.

Уже позже ее начало волновать практически все, что так или иначе было связано с ним. Его взгляды, бренчание расстроенной гитары под ее окнами. Ей было шестнадцать - прекрасный возраст. Сердце ждало и разрывалось от переполнявших его чувств, трепетной нежности, тепла, которое надо было отдать, оно даже иногда болело страстной волнующей болью, когда касался робко, будто невзначай, ее руки, и приятное тепло растекалось по всему телу.

И все же она стеснялась любых проявлений своего тайного интереса к нему, а когда он вдруг заговаривал с ней, то тихо краснела кончиками ушей и отводила в сторону глаза. «Наверное, это любовь», - думала она, во всяком случае, похожа на ту, о которой мечтала и читала в смешных и пошловатых французских романах, ту, о которой грезила бессонными ночами. Но все же чувство это пугало своей новизной, и она в силу своей излишней скромности стыдилась и боялась, считая любые его проявления непристойными и пошлыми. Он первым пришел к ней, когда дождь за окнами отстукивал ровные дроби и по стеклам текли дорожки разбитых капель.

-Заходи,-робко сказала она, приятно удивившись, но все еще храня смущение.
-Пошли гулять в дождь,- с трудом выдавил он из себя первую, пришедшую на ум, фразу.
-В дождь?-удивилась она.
-А что?

С тех пор гуляли только вдвоем, избегая прежнюю компанию, взявшись за руки и ловя на себе недоуменные взгляды друзей и тихое, едва слышное перешептывание завсегдатаев лавочек у подъездов. Он, робко держа ее за руку или положив руку на ее плечо, несмело прижимал к себе. Она была рада, счастлива, переполнена еще неизведанным до сих пор чувством. Когда гуляли по приморскому парку, он, преодолев смущение и страх перед возможным отказом, спросил:

-Аня, ты хочешь со мной встречаться?

Теперь это вспоминалось с особой теплотой, а тогда казалось чем-то самым главным в жизни, великим и тайным её смыслом.

Аня знала, что Юра будет молчать или сдержанно и равнодушно задавать вопросы, о её позднем приходе. И совсем не потому, что это каким-то образом волнует его, просто так нужно. И это было нестерпимым в их отношениях. Да, она боялась этого холода неловкости, уже давно установившегося между ними, и раздосадованная беспричинностью уже много лет продолжающейся муки, вдруг подумала с обидой: "Ну зачем же такое наказание нам обоим?"
Всё так и было:
За завтраком Юра, не скрывая любопытства, спросил её:

-Почему вчера так поздно пришла?
-Нужно было по работе, квартальный отчет, - сухо ответила она.
-Понимаю, небось завелся какой-нибудь?- рассмеялся он,- Вот уж невидаль, наша Аннушка влюбилась, - зашелся он громким пошлым смехом.
-Прекрати, - отрезала она.

Весь день на работе Аня думала лишь о Сергее, все её мысли были связаны теперь с ним. И она вдруг поймала себя на том, что попросту ждет его звонка и думает о нем, как тогда, в период своей юности, ждала и думала о нем, а на его тот самый главный вопрос: «Хочешь ли ты со мной встречаться?», она, вспомнив ощущение сладкой истомы, покраснев, тихо согласилась.

С тех пор часто гуляя по парку, он срывал цветы в глухих темных липовых аллеях и бросал ей под ноги. Она заливисто смеялась. Вечером в беседке он нежно и робко обнимал ее за талию, она податливо льнула к нему, он слегка поглаживал ее плечи, шею. У парадного они целовались. Первый поцелуй. Она тогда неумело искала своими губами его губы.

-Закрой глаза, - посоветовал он ей.

Она зажмурилась что есть силы, быстро перебирая губами, боясь расстроить его своей неловкостью и неискушенностью. С тех пор целовались каждый вечер. Он, проводив ее, намеренно просил подольше задержаться в парадном. Она с мнимым страхом за возможную неловкость, будто стыдясь, смотрела на него, закрывала глаза в полусладкой истоме. Он нежно, потом будто входя во вкус страсти с требованием дать ему то последнее счастье, до сих пор непознанное ими.

Потом она стала бывать у него. И хоть в часы уединенного забвения они позволяли себе многое, но последнюю грань они не переступили. Она пыталась силой удержать свое целомудрие, пребывая в каком-то плену стыдливого страха, каменного оцепенения, чувствуя, как пропадает её решительность. Даже, когда он касался языком ее шеи неистово, в порыве уже неудержимой безрассудной страсти, нежно целовал плечи, руки и грудь, лаская кончиком языка налитые соски и темные кружки ореолов, она тихо останавливала его:
-Прости, Сереженька, не надо,- и тут же,- я еще не готова,- говорила она, едва переведя дыхание,- я сама решу. Скоро ты все узнаешь, сам всё поймешь, разреши мне лишь одно: самой выбрать время и все решить, только прошу - не дави на меня,- закинув голову в сладкой истоме, говорила она дрожащим от страсти голосом.

И он, отверженный, решительно требовавший у нее это самое великое счастье, молча опускал глаза, отстранялся, храня тайную обиду.
Как-то в сердцах, доведенный до отчаяния, он бросил:

-Значит, я найду другую, только для этого, ты доведешь меня.

-Значит, ты меня не любишь,- сказала она, но вспомнив его пылкие поцелуи, нежное касание языком ее груди, поправилась,- недостаточно любишь, не по -настоящему.

С тех пор вся ее любовь состояла сплошь из одной ревности. Она не находила себе места, когда он по какой-либо причине не приходил на свидание к указанному сроку. И как было нестерпимо больно и страшно, когда представляла Сергея в обществе другой девушки.

Так в воспоминаниях, мыслях и пролетел рабочий день. Сергей не позвонил, он ждал её после работы почти у самого входа в офис с большим букетом роз.

-Мои любимые,- с нескрываемой радостью произнесла она, принимая букет.
-Я помню,- улыбнувшись, сказал Сергей, взяв её за руку, провожая к машине.
-Ну, куда теперь? Предлагаю поужинать вместе, кстати, твоё согласие может спасти человека….
-Уж не тебя ли? - подхватив шутливый тон, спросила она.
-Меня, именно от голодной смерти, прошу тебя, соглашайся.
-Ну, раз выбора у меня нет, я согласна,- рассмеялась Аня.
-Значит, простила меня?
-Это еще ничего не значит, прощение ведь заслужить нужно,- она коснулась рукой его гладко выбритой щеки,–всему своё время, Сережа, не торопи события, прошу.

Он ничего не сказал, лишь приник губами к её, теплым и влажным, как тогда, когда учил её целоваться в парадном. Она не отняла губ, а ответила ему страстным и полным нежности поцелуем.

После ужина она попросила Сергея отвезти её домой, и он как-то легко согласился.

-Я помню, всему своё время, и не стану настаивать, всему своё время,- повторил он.

Ночь вновь оказалась бессонной. «Да что это со мной? - недоумевала Аня, - ведь нас связывает только прошлое. Милый мальчик из юности, первая любовь, неужели не прошло, а горькую обиду и разочарование уничтожило время?» И она вдруг поймала себя на мысли, что просто ждёт новой встречи с ним. «Как же мне надоели эти бессонные ночи, - подумала вдруг она, - как бы хотелось заснуть и проснуться в объятиях любимого человека…Но что же делать, когда муж и любимый - абсолютно разные люди? Как сделать выбор сердцем, только сердцем? И вариантов - то не так уж много».

Их действительно было не так уж много: продолжать встречи с Сергеем или нет? И как тогда, много лет назад, она всё решила сама. Он не удивился, когда после очередного ужина Аня попросила отвезти её к нему.
- Да не гони так, сумасшедший, у нас вся ночь впереди, - она нежно поглаживала рукой его выбритую щеку ,а вторая рука нежно поглаживала его бедро, поднимаясь всё выше и выше…

А когда на втором этаже в его квартиру, большую, обставленную под старину, с просторной двуспальной кроватью, туалетным трельяжем, бархатным пуфом и потемневшими гравюрами на стенах, Сергей закрыл дверь, Анна тотчас же почувствовала ватную тишину комнаты, оставшись вдвоем. Она же небрежно повесила плащ, распахнула скрипучую створку шкафа, молча повернулась спиной к нему. Он молча обнял, взял, страстно целуя во влажные губы, будто не давая ей опомниться, просто сорвал с неё платье, и она, приняв эту страстную игру, в изнеможении откинув голову, широко развела ноги…

Так и началось у них: он забирал её после работы, она оставалась у него, уже ничего не объясняя Юрию.
«Значит, простила меня, простила»,- не унимался Сергей. Она отшучивалась: «Всё жду обещанного предложения».

-Но официально ты ведь жена Юрия…
-Да шучу я, шучу, Сереженька, понимаю, что всё нехорошо, но не люблю я его, не люблю, понимаешь…
-Нет, ничего не понимаю, абсолютно не понимаю.
-Женская логика, - улыбнувшись, уходила она от ответа.
-А, кажется, понимаю,- не унимался он,- всему своё время.
-Вот видишь, какой ты у меня молодец. За что и ценю.
-Только ценишь?
-Ты очень дорог мне, милый, но дай мне время, прошу.

Шло время, и Сергей не уступал ей.

-Завтра я уезжаю, и надеюсь к моему возвращению, ты будешь ждать меня дома, как и полагается хранительнице очага,- сказал он ей в твердой решительности.
-Как ты себе это представляешь?

Он взял её за руку и, положив в её раскрытую ладонь тяжелую связку ключей, накрыл её своей.

-Ну, не знаю,- в недоумении пожала она плечами.
-Приходи завтра и оставайся навсегда, и больше никаких разлук.
И тут же, словно не веря ей, тихо спросил: «Придёшь?»
-Приду решительно сказала она,- и, освободив ладонь, спрятала связку в сумочку.

Дома, наскоро поужинав, легла: последняя ночь их семейной жизни. Повернувшись, увидела лицо Юрия. Он наклонился к ней и слабым нажатием губ коснулся уголка ее рта.
- Аня...
- Я очень устала, - сказала она жалобным голосом, а он, погружаясь в ее глаза, уловил переливчатый блеск какой-то тихой боли,- пожалей меня, Юра, не трогай меня, прошу.

И, зажмурясь, она повернула голову к стене. Сережа манил её той своей юношеской привлекательностью, памятью о том прекрасном времени взросления. Что же мне делать?-думала она.- Как же я боюсь, что преступлю какую-то страшную грань, разрушу уже созданный уклад, сделаю неверный шаг, за которым начинается бездна. Вот отчего мне душно и хочется плакать, а нет слез, и горько как-то давит... Что я хочу понять сделанный выбор? - думала Аня с закрытыми глазами, зная, что мысли были сновидением и вместе такими реальными, осязаемыми, как будто она плыла в поднебесном звездном пространстве ночи под контролем чужого, наблюдательного и жестокого разума, не дающего ей полного забытья. И все-таки я хочу понять: есть ли единый смысл жизни? Неужели я хочу понять что-то запредельное, мистическое, непознаваемое? Может какая-то Высшая сила испытывает меня этой безумной любовью?

Так ли это? Но если все так, то нет единого смысла жизни. Значит, на земле тысячи смыслов и тысячи выборов - и что же тогда? Может быть, поэтому я узнала, как логична и красива ложь и как неуклюжа, нелогична правда. Но невозможно согласиться с этим, как и невозможно сделать выбор второй моей юности и второй моей судьбы, потому что это единственное, и началось давным – давно, в другой сказочной жизни, на другой счастливой планете, где был прекрасный смысл всего мира – в юной и неотразимой прелести Сергея, память хранила всё до самых мельчайших подробностей до сих пор.

И хоть тогда давным- давно и было начало весны, но еще кругом лежал снег и было по- зимнему студено и холодно.

Настоящая непроглядная зима: заносы на трамвайных линиях, жесточайшая стужа. А он томительно и подолгу всё так же ждал её вечерами у парадного, чтобы идти на каток или просто бродить по парку, что теперь синел сумеречными сугробами, а она улыбалась ему, сияя глазами, выходила навстречу из подъезда и, взяв его под руку, они бежали по ледяной дорожке.

И он ловил ее в конце дорожки, а она, словно в весёлой игре, падала, разбежавшись, скользя по льду, ему в объятия, хваталась за его плечи, пар их дыхания смешивался, и она чувствовала сквозь шубу его прикосновения к своей груди.

Раз в конце ледяной полоски, под самыми окнами аптеки, она с разбегу столкнулась с ним, и вся отжимаясь, закинув голову, прикусила губы, а он тогда с туманным головокружением прошептал ей нечто смелое и нежное и испугался ее гнева, впервые в этой игре, и вдруг увидел, как исчезало беспечно весёлое выражение на ее лице.
- Да? - пряча подбородок в мех воротника, переспросила она, в то же время ее глаза увеличивались, расширялись, она на секунду застыла в каменном оцепенении, уставившись на него. Ты? Меня? Любишь?- удивленно спросила она, уже без того беспечного задора.

Он молча кивнул и наклонился к её поднятому в ожидании лицу, и просто впился в эту влагу ее раздвинутых губ, а она, преодолевая робость уже далеко не первого поцелуя, как тогда, в парадном, старалась отвечать ему, уже умудренная, познавшая вкус страсти.

-Я замерзла,-тихо произнесла она оторвавшись, едва переведя дыхание и, поеживаясь, попросила проводить ее домой.

В молчании они дошли до освещенных фонарем ворот, забитых снегом, и здесь, не прощаясь, ничего не объясняя, она сама рукой с уверенной решительностью потянула его во двор своего дома. Он послушно пошел за ней, и только у двери на третьем этаже она, словно успокаивая его, тихо сказала, что родителей нет дома, поздно вернуться из театра.

- Раздевайся, - приказала она шепотом.

На стене висел толстый ковер. Пленительно поблескивала фарфоровая посуда в шкафу, и необыкновенной величины овальное зеркало висело меж темноватых картин на стене, отражая в своих манящих просторах журнальный столик (заваленный разнообразными флакончиками, костяными щеточками, пудреницами), приоткрытый книжный шкаф и половину широкой софы, зеленеющей бархатом, где удобно и как-то по-восточному покоились плюшевые подушки с лохматыми кисточками.

- А я вот здесь лежу, смотрю телевизор или слушаю музыку,- сказала она, перехватив его взгляд, и с тихим смехом упала спиной на софу, свесив ноги, болтая неснятыми сапогами. - Помоги же мне, - приказала она негромко и подозвала возбужденными глазами, - Расстегни, пожалуйста, и сними сапоги, если ты рыцарь. Да не так, не так это надо делать, ты сломаешь молнию, неловкий какой! - сейчас же проговорила она и капризно оттолкнула его. - Уходи немедленно, вон туда в кресло. Сиди и пока не смотри на меня. Возьми альбом, и пока можешь посмотреть фотографии.

И он неловко утонул в кресле, монотонно перелистывая страницы альбома даже не смотря фотографии, застыл в ожидании, чувствуя, удивлённый этим её решительным дерзким настроем.

-Пожалуйста, теперь можешь смотреть,- и, подняв голову, она подошла к нему, чуточку улыбаясь, уже успев что-то женское, колдовское сделать у столика: глаза стали еще больше, загадочнее, мохнатые ресницы чернее.

Он смотрел ей в глаза, ослепленный, а она продолжала улыбаться, проникая взглядом в глубину его зрачков, словно спрашивала этой длительной улыбкой: "Ну, что, правда, я красива?"

- Иди сюда, оставь в покое дурацкий альбом и эти несносные фотографии, - сказала она, вытаскивая его за рукав из кресла, потом засмеялась, повлекла его за собой, садясь на пол. - Садись вот сюда, здесь будет отлично. Я ужасно люблю сидеть здесь на полу.
-Ты хочешь меня поцеловать, - Да?
-Странный вопрос ,- едва переведя дыхание еле выговорил он.

Она с веселой насмешкой выхватила у него альбом, захлопнула, бросила его в сторону софы, и с замиранием он встретил ее глаза, раздвинутые, огромные, как-то порочно очерненные ресницами; переливчатая радуга страшно приближалась к его зрачкам, и страшно приближались ее улыбающиеся губы, чуть вздрагивая нежными уголками.

Она и сейчас помнила ту упругую мягкость его губ, сначала холодных с улицы, еще пахнущих свежим снегом, затем теплых, влажных, то разомкнутых, шевелящихся в скользком неутоленном соприкосновении, то непроницаемо сжатых. Словно в обморочном забытьи она переставала дышать, чувствовать его, будто в этот момент его не было рядом, а она пыталась вспомнить и сравнить что-то тайное, скрытое, неизвестное.

Потом она медленно легла спиной на ковер, ладонью закрыв глаза, и сказала слабым шепотом:

- Обними меня так... Ложись же...

И на всю жизнь она запомнила, как лежали они на ковре в уютной комнате, где овевало пряными духами, помнила, как у него и у нее стучали зубы, как они оба оглохли в пьяном тумане и уже не слышали ни звуков, ни дальнего шума трамваев, ни скрипучих шагов прохожих за окнами.

Они оба, отделенные от земли, вжимаясь губами друг в друга, плыли в раскаленном и неоглядном звездном мраке вселенной, изнемогая в невозможной телесной близости, неимоверно желая последнего, что должно было сейчас произойти между ними, но страх обоих и ее стыд разрывал, преграждал их сближение и мешал последнему...

В забытьи он с ненасытностью впитывал в себя мучительный вкус ее губ, уже распухших, не утоляющих его, а она, обессиленная, изнеможенная его поцелуями, внезапно с трудом перевела дыхание, легонько потянула его руку к своему бедру.

- Ну, что ж ты... что ж ты?

- Ну что же ты? Ну, быстрей, быстрей! - повторяла она, и было в ее словах нетерпеливое, безумное разрешение. Но когда он почувствовал ее тело, содрогнувшееся от тихого плача, обжигающего горячими слезами его подбородок, когда решился, наконец, посмотреть ей в лицо, она лежала, стиснув зубы, закрыв глаза, в ресницах ее стояли, накапливались слезы, скатывались по щекам.

А он, ошеломленный тем, что произошло между ним и ею, ее юной открытой наготой, уже не защищенной стыдом, от которого только что у обоих холодели в ознобе зубы, готовый ради этого мгновения быть с ней, пойти на любую казнь, и тоже готовый плакать от незавершенной нежности, целовал ее маленькую грудь, как бы омытую летней прохладой утреннего леса, земляничной свежестью, наталкиваясь на ее ослаблено загораживающие пальцы, почти не разбирая ее шепот, ветерком плывший из звездных бездн, и повторял с отчаянной свободой не переставая, как в колдовском дурмане лишь одно:

- Я люблю тебя, Аня... я люблю….тебя…Аня…
-Я тоже… я тоже так люблю тебя, Сереженька мой…прошу тебя, – еле шептала она распухшими губами,- я совсем не боюсь, милый, любимый, я вся только твоя, и с силой двинулась вперед навстречу этой сладкой боли, которую совсем не чувствовала…

Она целую неделю не ходила в школу, но когда он увидел ее на перемене, она отвернулась быстро, лицо было бледным, измученным; затем, вызывающе откинув голову, она подошла к нему и сказала с какой-то решительной серьёзностью: "Здравствуй Ромео, запомни, что никакого свидания с Джульеттой у тебя не было. Надеюсь, ты благородный рыцарь и умеешь держать язык за зубами".

Он оказался неблагородным Ромео. Она поняла, что то, самое сокровенное, тайное, то, что уже произошло между ними, сделало их ближе, родней, соединило казалось навсегда, сделав одним целым, стало достоянием гласности, поняла это по перешептыванию знакомых, сальных шутках его друзей, отпущенных в её адрес. «Неужели? Зачем, зачем он так поступил со мной? Стыд какой? Ведь это предательство, это и есть то, чего нельзя прощать никому и никогда».
Ей было больно, и эта боль была настолько ранящей, настолько острой, что терпеть её уже не было сил. Казалось, весь мир рухнул, и виной этому он, Сергей. «Я тебя люблю»,-не выходило у неё из головы, а сам предатель, даже не заходит, не извиняется…Как больно нестерпимо больно.
Стыд - то какой! Ей казалось, что все вокруг видели и знали то, что произошло между ними тем мартовским холодным вечером при свете настольной лампы на мягком ковре её дома.

Он пришел, как всегда с розами, пришел виниться, пришел не сразу, выждал паузу, дал успокоиться страстям.
Она прогнала его:

-Ух ты, посмотрите, кто пришел, - громко декламировала она, - полюбовник мой бывший, да еще и веник какой захватил, а что ж глаза -то опускаешь? Наверное, предложение делать пришел, а смелости еще не нажил?
-Зачем ты так, Анечка, я же по - хорошему, всё объяснить пришел…
-Уходи, Сережа, уходи, я не хочу тебя видеть,- шептала она, пряча от него залитые тоской глаза.
Он стоял перед ней поверженный и в безнадежном дурмане повторял только одно:
-Я тебе все объясню.
-Что ты можешь объяснить, - с сожалением произнесла она, когда он, двинувшись к ней, пытался слиться в объятиях, она, прижавшись к нему плакала:
-Уходи.
-Ну и ладно, подумаешь, другую выберу, одна на миллион что-ли?
Он побежал вниз по лестнице, она слышала, как хлопнула дверь парадного, и заплакала еще сильней…

Она ничего не смогла забыть, и поэтому боль была долгой, жестокой, не проходящей, порой мучившей ее очень долго, а может быть, ради этой боли и стоило родиться на свет... Нет, среди тысяч смыслов и выборов есть один - великий и вечный...

Долгое время она не показывала никому своей душевной раны. Не могла без боли смотреть на шагающие влюбленные пары, на эти темные липовые аллеи, страдая от боли. И она была нестерпимой, убивающей, острой, свежей. Больше месяца она не могла ни о ком думать, пока не встретила Юру. Совершенно случайно в безликой толпе он подошел к ней, идущей по проспекту Героев. Высокий, с сильным ровным зычным голосом, просто подошел и спросил:

-У вас такие грустные глаза. Скажите, я могу скрасить ваше как я полагаю вынужденное одиночество?

Она ничего не ответила. Он каждый вечер пропадал под ее окнами в томительном ожидании столь желанной встречи. Она выходила к нему, долго шептались. Он говорил, какие у нее большие красивые глаза, отпускал до банального смешные комплименты.

-Милый мальчик,-говорила она ему и заливисто смеялась.

Он опускал глаза, путался в словах, убегая в тень смущения, болезненно реагируя на каждую ее шутку, жест, реплику, даже улыбку. Боялся ее, своего задетого самолюбия. Каждый вечер он приносил ей цветы. Алые розы с большими, привядшими на кончиках лоскутами лепестков. Она радостно принимала их, все время сравнивая его с Сережей. Ей доставляла боль потеря и огорчение расставания, и она быстрей старалась обо всем забыть. Когда пригласил в кафе, то тут же согласилась:

-А почему бы и нет, ведь жизнь продолжается.

Вечером, когда гуляли по приморскому парку, он робко и неловко пытался обнять ее , она противилась тому, пытаясь преодолеть неловкость, снимала его тяжелую руку со своего плеча. Потом, на аллее, он всем телом прижался к ней, так что невольно ощутила его прерывистое, жаркое дыхание, частое биение сердца.

-Я люблю тебя, Аня, - едва слышно прошептал он ей на ухо.
Она ничего не ответила
-Я..я люблю тебя, - повторил он срывающимся голосом.
И он, поверив, вдруг взглянула на него….
-Ну что ты, мой милый, ведь это все шутка, тебе верно показалось, правда?
Он отрицательно покачал головой
-Я люблю тебя, Аня, - произнес он строго и громко, чтобы убедить ее раз и навсегда.

С тех пор она все больше тянулась к нему, как к другу, будучи не против ухаживаний подобного рода. Она верила ему, просто нравилось, когда он каждый вечер повторял ей эти три заветные слова и она готова ради этого терпеть его ухаживания, и почему-то в такие минуты непреодолимо сильно жило в ней желание рассказать всему миру о своем счастье , но главное, чтобы об этом узнал он, Сергей, пусть мучается,- думала она,- пусть страдает.

Женская гордость и самолюбие не позволяло ей даже смотреть на него при встрече или у парадного, где мимолетные взгляды были куда красноречивее. «Жалеет, –думала она в такие минуты встреч взглядами,- ничего, так тебе и надо, мучайся. То ли еще будет!» - и демонстративно прохаживалась с Юрой. А когда она видела Сергея во дворе, то сама обнимала Юру, брала его под руку, улыбалась. Сергей с ненавистью и неприязнью смотрел на Юру. А ей нравилось, когда Юра весь разгоряченный, взведенный на нет, доведенный до отчаяния, одним только видом бывшего ухажера ревновал, нравилось не меньше, чем то его признание в приморском парке.

Хотя и о Сергее думать не прекращала, но теперь все чувства и воспоминания о нем были связаны с одним словом «Месть». «Я заставлю его мучиться и страдать», - думала она. Ей казалось, что он здесь, рядом, все видит и знает. Даже когда они робко целовались во дворе, гуляли по бульвару или уединялись в беседке, Сергей незримо был рядом, везде чувствовалось его присутствие, он будто шел за ними.
Однажды вечером Юра зашел к ней и принес одну единственную розу.

-Спасибо, что так хорошо изучил мой вкус,-сказала она и с радостью приняла цветок.
-Я старался - выдавил он из себя.
-Что- то случилось? - спросила она, найдя его встревоженным.
-Давай сегодня сходим в парк,- попросил он.
Она сразу согласилась.
Вечером под усыпанным звездами небом, на той самой липовой аллее в тишине и полумраке он нежно остановил ее:
-Анечка, я люблю тебя, но больше не могу ждать и хочу, чтобы ты стала моей женой. Он по - особому тепло выделил это «женой», а потом, стоя на коленях, нежно прижался к ней.
-Я подумаю, –холодно произнесла она, смотря на него серьезным многозначительным взглядом.
«Отомстила,- пронеслось в голове, - жена… я жена другого человека». Эта мысль, как никакая другая, тешила ее. Все было просто интересно: все новое, новая жизнь, эмоции, впечатления, и главное - рядом человек, который ее любит какой-то настоящей взрослой любовью.
Через три дня она увидела Сергея. Он сам подошел к ней и заговорил.

-Я все знаю,- сказал он сухо.
-Что?- кокетливо спросила она.
-Ты выходишь замуж за этого… Я прошу тебя, не делай…
Она не дала ему договорить:
-Что ты, Сережеька? Ведь ты сам все разрушил, предал нашу любовь, точнее ты не любил меня, иначе бы..
-Что иначе?
-Забыл? А Юра меня любит…
-А ты, ты ведь не любишь его,-он бережно взял ее за руку,-подумай, Аня, прошу, не выходи за него.
Она спешно освободила руку и зашагала прочь.

Через день, несмотря на свою последнюю встречу с Сережей, она согласилась. «Да, - думала она, - я выйду замуж за Юрия и, наверное, буду счастлива прожить с ним всю жизнь. Ведь он такой милый романтик, розы, руки целовал, будь моей женой, даже на колени встал. А Сергей, - и она вдруг поймала себя на мысли, - ведь он -то мне не безразличен. Она поняла, что месть ведь тоже сильное чувство. «Я не равнодушна к нему. Месть за боль. Ну и поделом ему. Ведь надо же за кого-то выйти замуж, отдать то тепло, ту еще нерастраченную нежность одному и единственному».
-Я ухожу от тебя, Юра,- собравшись с духом, сказала она за завтраком.
-Надолго? - будто не подав виду, откладывая вилку сторону и взглянув на неё, спросил Юра.
-Ты не понял, я ухожу от тебя к другому мужчине.
-Всё - таки решилась ,я знал ,я давно знал, я догадывался, но почему, почему именно сейчас? Всё навалилось, всё навалилось беспорядочно, - повторял он ,быстро закуривая, спешно затягиваясь.
-Только не нужно сцен, ты же сам видишь, во что превратилась наша семейная жизнь.
-Ты сама во всём виновата, сама во всём, я ведь любил тебя.
-Любил? - переспросила она и стала спешно одеваться.

Весь день она думала об этом таком важном и трудном своём решении. «Любил, - повторила она,- вот как? Ну что ж», - подумала, поняв, что становится непреклонной в своём последнем решении.

Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Она сделала свой выбор, и нет больше пути назад. Вечером, кое-как доработав, поехала к Сергею. Быстро открыла дверь, зажгла свет. Переоделась в халат и тапочки, сварила кофе, включила телевизор. Поставив чашечку с крепким кофе на столик, в тяжелой задумчивости подошла к окну. Стала слушать тишину, что так давила, казалась ей тяжелой, невыносимой пыткой. И каким пустым и холодным вдруг показался дом без него, как по - другому тут всё сияло ,сверкало, когда рядом был он ,Сергей, а теперь так пусто и одиноко, как страшно это одиночество, как бы всё было по- другому если бы рядом был Сергей ,просто бы обнял, утешил и уже бы никуда не отпустил.

И вдруг вспомнился ей парк, признание Юры. «Странно, - подумала она,- а ведь действительно среди всей миллионов выборов и смыслов есть только один, великий и вечный, и ради этого, наверное, стоило родиться и жить. А я ведь я и есть его выбор, как он думал единственный и вечный. Как же быть и что-же делать? Откуда эти сомнения во мне, откуда этот страх и эта неуверенность в правильности, страх ошибиться еще раз, боязнь обжечься? Ну что ж, пора и мне в дорогу. Был бы сейчас рядом Сергей ,всё бы было по -другому, а так, в чужой квартире, одна, в пугающем одиночестве, в этой тяжелой давящей тишине. Одевшись, быстро закрыла дверь. Опустила связку ключей в почтовый ящик. Быстро зашагав к проспекту, сразу поймала такси.
Поднявшись по лестнице, открыла дверь. Дверь в комнату оказалась не запертой. В сумерках, в просвете окна она увидела Юру. Он кинулся к ней, стал на колени и, не переставая целовать ладони, будто в тяжелом беспамятстве всё повторял:

-Анечка вернулась, Анечка вернулась, - не переставая, повторял он, стоя перед ней на коленях, как тогда, много лет назад в Приморском парке.