Отпуск

Отпуск

Отпуск

Прибой глухим набатом бил в прибрежные скалы, штурмуя берег, как и миллионы лет назад, с бессмысленным упорством врезаясь в равнодушную твердь. Золотой шар солнца уже клонился к закату, готовясь упасть в океан и в мириадах капелек соленой влаги, поднятых в воздух, горели бледные осенние радуги. Бриз был наполнен запахами соли, бурых водорослей и чего-то неуловимо-ностальгического, что присуще только морю, подобно тому, как горький аромат воспоминаний присущ октябрьским кострам.

Она вышла на веранду – высокая, загорелая и уверенно-гордая, как восклицательный знак в конце предложения полного оптимизма. Например: «Жизнь прекрасна!» И черные сандалии аккуратной точкой внизу. Достала длинную тонкую сигарету, чиркнула спичкой о перила, отполированные за долгие годы десятками рук, и закурила, выпустив в выцветшее небо колечко синего дыма.

Он сделал вид, будто наблюдает за чайками, что планировали над берегом, печально крича о чем-то сугубо личном, птичьем и для людей так же недостижимом как полет на собственных крыльях, а сам исподтишка глядел на нее сквозь опущенные ресницы. Сухие, ломкие волосы, насквозь прожженные химией и лаками, маленький носик, забавно приподнятый, что вкупе с россыпью бледных веснушек придавало ей какой-то наивный детский шарм, тонкие губы (она с маниакальным упорством подкрашивала их даже здесь, в ста милях от ближайшего очага цивилизации) и глаза того цвета, который она сама с легким презрением называла «зеленовато-всяким». На ней был легкий, ничего не скрывающий сарафан, но он и с закрытыми глазами мог бы вспомнить малейший изгиб ее тела, которое даже теперь, в ее неполные сорок три, оставалось по-мальчишески сухим и стройным. В конце концов, он прожил с ней двадцать лет.

- Рядовой Алекс Смит! – она схватила его за ухо и легонько потрепала. – Вы так и будете пялиться на птичек, или соизволите, наконец, уделить своей супруге толику вашего драгоценного внимания? И зачем ты таскаешь обручальное кольцо? Ведь обязательно потеряешь, когда будешь купаться! Помнится, муж Мэри-Энн..

Он засмеялся, вырвался, забросил ее, хохочущую и смешно дрыгающую ногами на плечо, и потащил в сторону пляжа.

- Анна Смит! Вы опять сделали себе макияж! Очевидно, у вас свидание с каким-то престарелым морским ежом или раком-отшельником, ушедшим от мира! Поэтому разрешите доставить вас на место!

- Пусти! – она молотила его кулачками по спине, визжа как школьница. – Пусти, а то… а то я тебя укушу!

..С пляжа по тропинке уже поднимались дети. Майкл тащил доску для серфинга; с его длинных, черных как у индейца волос ручьями стекала вода. Лиз вела за руку Роберта, который путаясь в безразмерных красных шортах до колен, оживленно жестикулировал и, смеясь, показывал рукой на папу, очевидно, вознамерившегося искупать маму прямо в платье. На Лиз был вызывающе открытый красный купальник, подчеркивающий фигуру; ее кожа цвета темного жемчуга, который бывает только у людей не особо дружащих с солнцем, зато злоупотребляющих защитными кремами искрилась бисеринками маленьких капелек. Алекс с затаенной тоской подумал, что все вместе они похожи на фотографию, которые обычно стоят на каминной полке – «моя семья на отдыхе».

Он аккуратно поставил жену на песок, поцеловал в шею, туда, где бился пульс, и сказал:

- Пошли в дом. Я зверски голоден.


После ужина они сидели на веранде под клетчатым навесом, пили вино и смотрели, как солнце опускается в океан, краснея и раздуваясь, словно самый большой в мире резиновый пляжный мяч. Жара спала; бриз приятно холодил разгоряченные тела, унося сигаретный дым в сторону каменистой гряды на востоке.

В запотевших бокалах переливалось янтарными бликами сухое вино, в доме тихо играла музыка, заглушаемая грохотом прибоя. Было слышно, как Анна звенит посудой, разливая по чашкам крепкий черный чай, как вкрадчиво щелкает термостат и, вторя ему, поскрипывает старый дом: сухие щелчки, шорохи, мягкий посвист песка, занесенного зимними бурями под черепицу.

Лиз критически осмотрела ногти на руке, покачала головой и ткнула пальцем в Алекса:

- Отец! Может ли дочь твоя обратится к тебе с нижайшей просьбой?

Майкл хихикнул и показал Лиз язык. Та бросила в него салфеткой и была немедленно контратакована – пустая сигаретная пачка просвистела над ее головой. Мимо.

Алекс отхлебнул вина. Недурно. Старые запасы не подвели. Он вздохнул и кивнул головой:

- И что же Высокая Леди желает? Вишневого пива или шоколад «Блэк Черрри»? Или у нас закончилась туалетная бумага?

- Бумаги у нас, кстати, тоже негусто. – Лиз потянулась в плетеном кресле и зевнула, продемонстрировав всем эффективность своей отбеливающей пасты. – Нет, я, конечно, понимаю, что в этом медвежьем углу нет ни кабельного, ни интернета, но хоть телефон-то уже можно было починить?

- А он до сих пор не работает?

- И не думал даже. Гудок идет, но когда набираешь номер, какая-то баба, записанная на пленку, говорит, что на линии авария.

- Окей. – Алекс кивнул. – Завтра поеду в город и зайду в телефонную компанию… Черт, никто не хочет работать честно.

- И привези новые фильмы! Тут у нас одно старье и мелодрамы. И купи, наконец, репеллент! Здесь не комары, а какие-то маленькие Дракулы – жрут все, что видит око и имет зуб. И возьми пакет мятных карамелек.

- Ты же ненавидишь мятные карамельки.

- Это для Майкла. У него из пасти смердит как… Уй! Отдай мой шлепанец, ты, жирный!

- И не подумаю.

- Чай, господа и дамы! – Анна поставила поднос на скатерть. – К сожалению, пончики закончились еще вчера, так что…

- Я куплю. – Алекс приподнялся в кресле и чмокнул жену в щеку. – Завтра.

- Папа! – Роберт, которому надоело перебирать найденные на пляже камушки, забарабанил ложкой по столу, требуя внимания. – Папа, расскажи, как не случилась война!

- Ну, Роберт! – Лиз сморщила нос в смешной гримаске, - Сколько раз можно про это рассказывать?

- Действительно… - Анна дала Роберту конфету, которая сразу поглотила все его внимание и опустилась в кресло рядом с Алексом. – Папа уже сто раз говорил…

- Просто.. Ну.. - Майкл провел рукой по волосам и, несмотря на укоризненный взгляд матери, потянулся за сигаретой. – В голове не укладывается, что какой-то идиот мог..

- Да нечего тут, особо, рассказывать. – Алекс махнул рукой в сторону дома. – Когда все это началось, мы были дома… ну, вы же помните. Меня вызвали на базу, и я бы так и уехал, если бы не Хэт. Он позвонил и рассказал, что к чему. Что это не учения… Черт, он здорово рисковал. За такие шутки можно пойти под трибунал. Тогда я отправил вас сюда, а сам уехал в Стовингтон.

- А смысл? – Лиз комично подняла бровь. – Неужели эта халупа выстоит при атомном взрыве?

- Не в том дело. Здесь нет крупных городов, нет военных объектов, нет фабрик. Мой дед, который построил этот дом, как-то сказал, что это самый глухой угол во всей стране. Не знаю, может он и прав. В любом случае, сюда никто не станет пулять ракетами.

- Но убежище..

- Никакое убежище не спасет тебя от полуторамегатонной бомбы. Даже если ты и выживешь – что потом? Если даже такой деревенский парень как я это понимает, то до умников из штаба это дошло еще быстрее. Поэтому они и остановились. Вовремя остановились.
- Но они же начали обмен ударами.. – Майкл заворожено глядел куда-то в пространство. – Они..

- Да, начали. Запустили пару тактических ракет по базам на островах. Подводные лодки. Это страшная штука: снимаешь трубку, дзинь-дзинь, «так точно, сэр!», ключ на старт и через десять минут конец света падает прямо тебе на голову. Но они остановились. Нарушили прямой приказ с самого верха. Спешно начали переговоры. И только тогда до них дошло, чем все это могло закончиться. Из-за какого-то островка в Тихом океане, на котором нет ничего кроме камней, травы и десятка диких коз они едва не взорвали мир под собственной задницей. Сосед украл у меня курицу? Отлично, давайте сожжем его дом, а потом – весь город. Хорошая идея, да?

..Солнце коснулось вод океана и быстро, как монетка в щель автомата, скользнуло за горизонт. На небе появились первые зеленоватые звезды; ветер шелестел в листве старых деревьев, осторожно перебирал сухие стебли травы, ерошил длинные челки Лиз и Майка, склонившихся над веерами новеньких глянцевых карт. Вокруг китайского фонарика с драконами и «инь-янами» метались ночные бабочки. В сыром воздухе промелькнула вспышка призрачного света, запахло прелой листвой и свежестью горного ледника. «Гроза», подумал Алекс. «Сегодня ночью будет гроза».


…Он лежал на чистой простыне, источавшей слабый запах крахмала, и смотрел в темноту. На бледном диске циферблата тускло светились стрелки – без пяти минут три.

Насыщенный озоном ветер развевал тонкие белые занавески, словно паруса призрачного корабля, плывущего через ночной шторм из какой-то пыльной вечности в вечную ночь, полную беспокойных призраков. Они вздыхали, шелестели вокруг: мягкий, вкрадчивый шум дождя за окном, едва слышное урчание генератора в подвале, неизменный рокот прибоя, тиканье будильника, потрескивание стен, отдающих дневное тепло. Все эти звуки лишь подчеркивали ватную тишину старого дома – совершенно особую тишину, хрупкую как первый осенний лед.

Вспышка молнии за окном. Гром. Струи ночного ливня впиваются в песок, урчат в водостоках. Гроза идет над океаном.

- Алекс?

Он вздрогнул, но остался лежать неподвижно – тело – глыба льда, глаза – холодные оловянные шарики, горло – пересохший кювет. Гром заворчал ближе, забормотал, хрипло выругался. Молния броским зигзагом расписалась на клубящейся черноте неба, на мгновение вырвав из мрака линию далеких гор.

Она приподнялась на локте – тонкий бледный силуэт, излучающий свой собственный внутренний свет – тихое сияние неоновой трубки – и коснулась холодными пальцами его лба.

- У тебя жар? Ты не заболел?

Он потянулся в темноту и, поймав ее руку, осторожно сжал в своей.

- Все в порядке. Спи. Гроза меня разбудила. Сейчас пойду, смешаю себе скотч и усну, как убитый.

Она медленно покачала головой.

- Ты уже почти неделю нормально не спишь. Пьешь чуть больше обычного, куришь чуть больше обычного, смеешься как заводной чертик в коробочке. Я знаю тебя чересчур давно; ты не врешь, но просто ничего не говоришь. Что тебя мучает? Это…

- Да.

- Алекс, - она наклонилась над мужем и провела ладонью по его щеке, - все прошло. Все позади. Я понимаю, что несу чушь, что быть там… Что это совсем не то, что я думаю… Что это совсем иначе, чем я могу представить. Но… все действительно прошло.

- Я знаю. – он коснулся ее волос, вдыхая запах, знакомый ему до мельчайших оттенков: верхние чувственные нотки чистой кожи и молодой листвы и нижние – тонкий аромат мускуса и корицы. – Я просто думаю: а что если… Что если бы они не остановились вовремя? Эта база в Стовингтоне… Сто метров под землей – чушь собачья. Я бы даже не успел ничего понять. Ничего бы не почувствовал. Пуф-ф-ф! Но вы…

- Тс-с-с-с. Все прошло. Все закончилось.

Он медленно кивнул.

- Да. Все закончилось. Я сейчас вернусь.

..На кухне он наполнил стакан – не скотчем, а дешевым виски, - плеснул туда же немного содовой и выпил как воду. Постоял в темноте, прислушиваясь к тихому урчанию холодильника, потом включил радио. Оно, конечно, ничего не принимало - маленький маломощный приемник, работающий только в FM-диапазоне. Но сейчас ему показалось, что на самом краю шкалы чей-то едва слышимый голос пытается прорваться сквозь статику, словно поезд метро, грохочущий на глубине в трех кварталах от их квартиры на Манхеттене.

Он открыл окно и швырнул приемник в дождливую мглу.


..Утренний воздух был чист и свеж, как белье из химчистки. Солнце, раскаляясь, медленно карабкалось по небосклону, на котором не осталось ни облачка. Пройдет пара часов, и оно высушит землю, поднимет жар и духоту, заставляя кондиционеры натужно выдыхать прохладу; заставит вспомнить о плавках, надувных матрацах и лимонаде со льдом. Но осень уже дышала в лицо, летела в прохладном ветре, скрывалась в запахе утренней росы, тронув солнечный свет едва заметным золотом сентября.

Алекс грузил канистры для бензина в их старенький «фордовский» фургончик – в резервуаре генератора осталось чуть меньше тридцати галлонов. Анна и Лиз стояли рядом и вносили последние коррективы в список покупок; Лиз постоянно норовила что-то дописать на мятом листке из блокнота, а Анна скептически качала головой, напоминая той, что Лиз, конечно же, невероятно повезло с семьей, но это никак не делает ее дочерью миллионера. Майк с Робертом уже убежали купаться; перед этим Анна заставила Майка поклясться страшной клятвой, что тот не подпустит младшего брата к линии прибоя ближе, чем на сто футов.

Наконец Алекс завел «форд», сунул список в карман джинсов и сел за руль. Анна потрепала его по светлому ежику волос и сказала:

- Ты точно справишься один? Лиз-то с тобой точно не поедет, она ненавидит Олд Хилл пуще зубной боли, но я могу..

- Справлюсь. – Алекс поцеловал жену и захлопнул дверцу. – Буду к полудню или даже раньше, так что жду омаров и греческий салат.

- Будут тебе омары, проглот. Только не забудь оливки.

- Не забуду.

- Ой, твои слова – да богу в уши… Алекс?

Он опустил окно.

- Да?

- Знаешь.. Я.. Я рада, что мы приехали сюда. За последние пять лет мы ни разу никуда не выбирались все вместе. Так что этот внеплановый отпуск мне по душе.

Он улыбнулся.

- Я тоже рад.

- Лиз, конечно, говорит, что этот дом – дыра, но ты же знаешь Лиз. Она всегда ерничает. А ребятам тут очень нравится… Алекс?..

- Да?

- Мы ведь… задержимся здесь? Хотя бы еще на недельку.

- Хоть на две.

- Я люблю тебя.

- Я тоже тебя люблю.

..Она немного постояла, глядя, как старый фургончик пылит по разбитой грунтовке, помахала рукой, когда он выехал на холм и скрылся с глаз, и пошла в дом за купальником и полотенцем. Нет ничего лучше, чем искупаться перед завтраком.

Уже спускаясь к пляжу и глядя, как океан катит свои мягкие пенные валы, Анна подумала, что уже давно у нее не было так спокойно и хорошо на душе.



Он спустился с горы, миновал старый деревянный щит с облупившейся надписью «Добро пожаловать в Олд Хилл – самый тихий городок Штатов!», проехал по центральной улице и припарковался у двухэтажного здания полицейского участка. Заглушил двигатель «Форда», открыл дверцу. Некоторое время сидел, дымя сигаретой и прислушиваясь.

На улицах было пусто. Двери магазинов открыты настежь, машины аккуратно стоят у обочин. Кое-где витринные стекла были выбиты; на западе что-то догорало – к чистой голубизне утреннего неба поднималась жиденькая ленивая струйка дыма, но в целом Олд Хилл выглядел как обычно. Если бы не полная, оглушающая тишина, можно было подумать, что городок просто досматривает утренние сны и вот-вот откроются двери домов, проедет по улицам молочник, звякая бидонами, школьный автобус просигналит на перекрестке, а городские кумушки в цветастых сарафанах побегут к зеленщику (как всегда, не столько за свежими овощами, сколько за свежими сплетнями).

Но улицы по-прежнему были пусты. Покачивались на кронштейнах обесточенные светофоры, поскрипывали открытые ставни, шуршали по асфальту гонимые теплым ветром пластиковые стаканчики. Где-то одиноко попискивал будильник, но никто не шлепал его по «шляпке», дабы утихомирить и, выругавшись спросонок, отправится на работу.

Алекс вышел из машины, захлопнул дверцу, растоптал окурок и потянул за ручку двери полицейского участка. Дверь с натужным скрипом отворилась, пропуская его в полутемный холл, где пустые кресла стояли у столов, уже успевших покрыться тонким слоем пыли, а за стойкой администратора тускло сверкали новенькие телефонные аппараты. Жалюзи были опущены и в холле царил полумрак, но он так и не решился их поднять. Это место было похоже на огромный склеп, чьи беспокойные обитатели покинули его, чтобы бродить по ночным улицам и, гремя цепями, проклинать живых.

На одном из столов стояла полупустая бутылка бренди; рядом с ней на кипе бумаг лежал большой шестизарядный револьвер. Алекс взял его, откинул барабан и заглянул внутрь – шесть капсюлей подмигнули ему холодной латунью. Он сунул револьвер за пояс и отправился дальше.

У лестницы ведущей на второй этаж, прямо напротив кофейного автомата, лицом вниз лежал человек в полицейской форме. Прошлый раз Алекс застал его еще живым; тот сидел в кресле за стойкой, что-то быстро писал на обрывке тетрадного листа, ел пончик и плакал. На Алекса он не обратил ни малейшего внимания, а тот не счел нужным отвлекать офицера от его занятия. Теперь же он валялся здесь, уткнувшись в потертый линолеум, и от него уже начинало заметно пованивать. Крови на полу не было; очевидно, это был яд либо барбитураты.

Алексу вдруг захотелось пройтись по коридорам и поискать других людей – хоть кого-нибудь – но он быстро отогнал эту мысль. Слишком тихо тут было; слишком много темноты и теней скрывалось за углами и дверями пустых кабинетов. Поэтому он просто поднялся на второй этаж, где находилось то, что было ему нужно: мощная армейская радиостанция работающая от аккумулятора.

Минут пятнадцать он вращал верньеры, слушая эфир. На коротких и средних волнах не было ничего, кроме статики; на длинных работало всего две станции: автоматический передатчик, сыплющий судорожной морзянкой и какой-то полусумасшедший ди-джей, который то распевал псалмы, то заходясь истерическим смехом рассказывал, что «…Детройт сгорел, ну, чисто яблочный пирог; ничегошеньки не осталось, одна яма, и куча пепла, вот вам крест!» Алекс немного послушал, после чего переключил станцию в режим передачи и, перейдя на армейский диапазон, связался с базой на Блэк-Айленд, в ста километрах севернее.

Хэт ответил почти сразу. Судя по голосу, он беспробудно пил, не просыхая уже несколько суток, однако оказался, как ни странно, вменяемым. Он рассказал, что пять дней назад сейсмограф зарегистрировал два последних взрыва – где-то в Восточном полушарии, а позавчера замолчала последняя военная радиостанция.

- Европы и Азии больше нет, Алекс, - голос Хэта был пьяным и смертельно усталым. Австралия тоже не отзывается, а Штаты молчат уже давно. Я собрал все данные со спутников, что у меня были, и засунул их в тутошний компьютер. Если эта машинка не ошибается – а у меня нет повода сомневаться в японских микрочипах – через месяц на нашем шарике останутся только крысы и кузнечики. Всего с обеих сторон было выпущено около пяти тысяч ракет; восемьдесят процентов из которых прошли прямо сквозь «самые лучшие в мире системы ПРО». Теперь все это дело в верхних слоях атмосферы и медленно оседает. Не останется ни одного «чистого» островка, мать его.

Он замолчал. Алекс не произнес ни слова, дрожащими пальцами разминая сигарету. Хэт чем-то звякнул, вздохнул, тихо выругался и спросил:

- Твои.. Они все еще ничего не знают?

- Нет. Ничего.

- Повезло.. – Хэт пьяно хихикнул. – Прозевать конец света в загородном отпуске – мечта!.. Я им завидую, честное слово.

- Хэт..

- Алекс, комедия кончилась. Сегодня тут, на островах, фон поднялся в сто раз выше нормы. До вас уже должно было дойти. Ветра задержат облака на севере, но ненадолго. Если ехать на юг, то отсрочишь неизбежное, максимум, на две недели. Но ехать придется через районы, где дозы много выше смертельных, а самолеты сейчас не летают.. Алекс?

- Я здесь.

- Что ты будешь делать?

- А ты?

- Ну.. У меня здесь жратвы на месяц, выпивки лет на сто и аптечка набитая морфином. Когда станет совсем плохо, то.. Не хочу подыхать в собственной блевотине. Хотя я и не думаю, что у меня будет много времени. Так что я думаю, этот сеанс связи у нас последний. Только прошу – не надо слез и соплей. У меня от мыльных опер всегда начинались колики.

- Хэт..

- Ради бога, не начинай.

- Хэт.. Спасибо.

- Да пожалуйста.

Они попрощались и Хэт отключился. Алекс выключил радиостанцию, и некоторое время просто сидел в тишине, слушая как ветер гонит по мостовой первую опавшую листву.


..Он вышел из машины, и некоторое время наблюдал за Анной, сидящей на веранде в плетеном кресле его отца. На жене была голубая пляжная шляпка и темные очки; она пила кофе, рассеяно барабаня пальцами по крышке стоявшей на столе старенькой радиолы и время от времени поглядывая на Майка, не оставлявшего тщетные попытки управится с доской для серфинга.

Чувствуя, как внутри что-то невидимое, но очень большое наливается свинцовой тяжестью, Алекс медленно побрел по дорожке к дому. Под ноги ему попался мягкий беловато-серый комочек, и он опустил глаза. Мертвая чайка. Еще одна лежала на прибрежных камнях; ласковый ветер топорщил перья на птичьем трупике как струны самой странной в мире гитары.

Она встала, на секунду оказавшись точно в солнечном луче, бьющем через прореху в крыше. Алекса поразила ее бледная хрупкость; она была похожа на журавля из белой бумаги, сделанного кем-то на счастье и случайно занесенного ветром на веранду.

- Ты быстро, – она очаровательно улыбнулась и сняла шляпку, растрепав светлые волосы. – И успел как раз к омарам. Только наслаждаться ими будешь в гордом одиночестве и злорадствуя – Майк и Лиз умудрились съесть какую-то несвежую дрянь и теперь бегают от пляжа к кустам. Роберта тоже тошнило, но я дала ему «Пепто-Бисмол» и у него все прошло.

- Где он?

- Спит в доме. Не похоже на него, ага? Надо будет сегодня вечером перетряхнуть продукты и выбросить из него все, что хоть чуток просрочено. В этих городишках ни в одном магазине нет нормального холодильника.. Эй, ты чего?

Он крепко поцеловал ее в губы и обнял. Она шутливо отстранилась, хитро прищурившись.

- Рядовой Смит переходит в решительное наступление? Тогда лучше перенести плацдарм в дом..

- Чуть позже. – Он улыбнулся, чувствуя, что улыбка отняла последние остатки сил. В голове оглушительно стучала кровь. Ярость, недоумение, страх, разрывающая душу боль. Боль необходимости.

- Я на минутку поднимусь наверх, а ты пока собери всех в гостиной. У меня есть важная новость.
- Новость? – она недоверчиво подняла бровь.
- Скорее, сюрприз.
- Ох, Алекс.. Вечно ты что-то выдумываешь. За это, в общем-то, тебя и люблю. Ну хорошо, сейчас. – Она заговорщицки подмигнула ему. – Я надеюсь, это будет действительно интересный сюрприз.


..Он сел за стол, достал из-за пазухи револьвер и положил его на потертую столешницу. Посмотрел на фотографию в простой пластиковой рамке: он с женой и детьми в городском парке. Солнечный полдень, горящие осенним багрянцем клены, Лиз с ворохом опавших листьев в руках. Анна держит на руках Роберта, Майк в легкой курточке машет рукой в камеру. Осколок мира, который для него исчез так же тихо и незаметно, как сводка вчерашних новостей.

За окнами сияло солнце; прибой глухо бил в прибрежные скалы. Тикали на полке часы, мягко перелистывая странички уходящих секунд.

Этажом ниже радиола тихо напевала голосом Пегги Ли: