Отпуск

Отпуск

-Ну пожалуйста!

-Нет!

-Я тебя прошу!

-Отстань!

-Всего тысячу лет… - Смерть заискивающе глянула на меня, состроила самую умильную рожицу, какую вообще могла состроить, имея вместо человеческого лица нечто, походящее на маску – отвратительную, белоснежную, прилегающую плотно к черепу – лишь тёмные провалы вместо губ и рта.

-Отвали, - я отмахнулась, - у меня и без тебя работы много!

-Всего тысячу лет! – повторила Смерть, как будто бы это было решающим аргументом, словно ждала, что после этого я с облегчением вздохну, всплесну руками и воскликну:

-Всего тысячу? Что ж ты сразу-то не сказала, дуреха? Конечно, я побуду вместо тебя, езжай…

Проклятие – не помню, куда она там хотела поехать? Ладно, нельзя выражать интереса, а то еще нарвусь на ответ.

-Ну Мара! – Смерть схватила меня тонкой белой ледяной рукою поверх запястья, встретила мой демонстративный взгляд на свою руку и поспешно убрала. То-то же! Не стоит лезть ко мне – это каждый знает, кто, конечно, еще помнит…

***

А помнить меня почти и не стоит. Смысл? Это раньше нас было много – богов, божеств, существ и сущностей. Каждый народ отделял нас от бесконечной силы, каждый народ придумывал наши образы и мы пробуждались и радостные спускались к людям, покровительствовали им и были теми, кем они хотели нас видеть.

Человеку всегда надо верить. Человек не может объяснить природы и потому призывает нас, обращается к бесконечной Силе и та, конечно, отозвалась. И мы проснулись, и явились, и стали властвовать.

Каждый знал свою роль. Тот, кто ответственен за урожай, давал его. Тот, кто призывал дождь, к примеру – призывал дождь, тот, кто мог исцелить – исцелял… народы разные, разбросанные по миру в хаосе, ко всеобщему удивлению, нуждались в одном и том же. Они давали нам разные имена, наделяли нас разными ликами, но все мы являли Силу.

Это потом люди стали жить иначе. Не сразу, но понемногу, осторожно изучали мир, понимали, что не вся божественность им нужна. Исчезали народы, смешивались между собою и вскоре становились прежде разные боги и сущности одними, а то и вовсе исчезали.

Я помню, какой ужас произвело на меня слияние Деметры и Циреры – ещё вчера это были две богини плодородия и земли, они смеялись, они работали, давали отчеты о своих действиях в нашу Канцелярию, чтобы та отчиталась уже перед Силой, а наутро – это было уже одно создание, двуединое, но одно!

Половина лица златоликой Циреры и половина лица смугловатой Деметры, и тело, как сшитое покрывало…они мучились, они были все-таки разными, но тогда были вынуждены действовать как одно – их народы слишком сильно перемешались.

Это потом, когда сливались другие, такая картина стала повсеместной. Наш могучий Пантеон божеств превратился из воинов и воительниц, целителей и красивейших существ в измученных и перешитых, переделанных и сбитых с другими – чудо, если только с одним, привычнее, если с двумя.

Мы ослабевали, мы исчезали, когда в нас переставали верить. А люди переставали. На смену многим богам приходил единый, в одного верить многим людям оказывалось проще, и Пантеон пустел.

Легче было таким как я, что некоторое время оказались еще под властью неотвратимых процессов.

Я покровительствовала небольшому племени, покровительствовала смерти. Я уносила души мертвых с полей битвы, я приходила тенью в дома к умирающим. Мне оставляли подношения, потому что смерть была страшна всем.

И даже те, кто верил в единого бога, тайком звал меня, связывал амулеты и приносил, воровато оглядываясь, жертвы, едва слышно бормотал:

-Не тронь дом мой в эту весну, Мара!

Я слышала. Подношения не брала – они мне не нужны, но слушала, радуясь, что меня не забывают.

Домовым и прочей мелкой нечисти было ещё проще – в них верили больше, потому что их дела касались жизни, а мое дело лишь смерти. Но смерть неотвратима, а жизнь долгая.

Для людей долгая. Для меня и существ Пантеона прошло немного – мгновение, или два, а люди уже стали нас забывать. Относительное, проклятое время – изобретение людей, единственных творцов мира!

А потом стало ещё хуже: в Пантеон пришла оптимизация.

***

-Это новый бог? – осведомилось тогда чудом уцелевшее создание древнего египетского мира. Молится же кто-то еще на земле Анубису, а? чудны дела твои, Сила!

Представитель Канцелярии (бюрократы проклятые!) – молчал, собираясь с мыслями, затем промолвил:

-Почти как бог. Но только для богов.

Мы были разными – выходцы уцелевших диких племен, которые не знали цивилизации; представители народов, слабые и сильный среди нас – Единый…оставленные на служение свету и тьме, злу и добру, рождению и ненависти, но мы все переглянулись.

Затем со стороны скандинавской группы (почему-то их осталось больше всех), один из рогатых и весьма массивных осведомился, выражая всеобщее недоумение:

-Чего?

-Я тоже не поняла, - голос женщины-богини, стоявшей рядом со мной, походил на шипение раздраженной змеи. Да и сама она – смуглая, высокая, гибкая, с вертикальными зрачками в красноватых глазах походила на змею.

Я так и не помню, откуда она пришла. Н е о из Индии, не то из Африки. Да и богиня ли, или просто, вроде меня – неотвратимое что-то, а может домовая местного разлива?

-Я скажу откровенно, - Представитель Канцелярии вздохнул, - скажу как есть. Не во всех нас сегодня есть надобность. Вы выполняете мало работы, в то время когда получаете подпитку от Силы за свои дела. Это не рационально.

-Рационал – это тоже бог? – осведомился миловидный юноша правее меня. Я невольно глянула на него. Этот юноша не так прост и миловиден как кажется на первый взгляд. С самого начала, конечно, поражаешься его утонченной красоте, но глянешь другой-третий, и понимаешь, что в чертах его кроме изящной красоты есть особенный вид порочности.

Да и есть один неопровержимый факт не в его пользу: из всех божеств, в который верил народ, а их было порядка двадцати разной силы – уцелел он один. Чем и как – пусть разбирается Канцелярия, но это факт и весьма неприятный.