Отрывок из романа #жизниэль-"Шурочка"

Отрывок из романа #жизниэль-"Шурочка"

Шура стояла на балконе, облокотившись на перила, и наблюдала, как люди начинали собираться на площади. Было девять часов утра. Солнце стояло уже высоко.

«Скорее всего, будет жарко, — Шура посмотрела своими выцветшими светло-зелеными глазами на ярко-голубое небо. — Ни облачка». Окна ее квартиры, расположенной на четвертом этаже старой хрущевки, смотрели на солнечную сторону, и летом здесь было такое пекло, что когда лучи падали на градусник, то ползущей красной линии едва хватало делений. Шурочке приходилось всё завешивать плотными тряпками, чтобы жара не просочилась в ее однушку. Кондиционер, который несколько лет назад поставили дети, стоял без дела. Она боялась пользоваться техникой, поэтому по старинке всё и завешивала, прячась от жары, а зимой экономила на обогревателях, наливая воду в горячие бутылки вместо грелок и кладя к себе в постель. Бутылок у нее вообще было много. И все с водой. Штук десять пятилитровых стояло в ванной. «На всякий случай, вдруг воду отключат», — повторяла она. «Знаете, как тяжело таскать воду. Я в молодости таскала ее на коромысле, и еще ведро в руке», — вспоминала она порой, когда внуки приходили к ней. Они предлагали навести порядок в ее квартирке, но она не разрешала, всё делала сама.

Даже в свои восемьдесят три года она была достаточно бодрой старушкой, сама заплетала две длинные косы и делала из них корзинку сзади, перехватив невидимками. На удивление, волосы еще не все поседели, можно было увидеть, что в молодости Шурочка обладала благородным каштановым цветом волос.

Единственная комната, всегда чистая и убранная, была для нее и залом, и спальней. В ней стоял диван, на котором она спала, и кровать с несколькими подушками, поставленными одна на другую и накрытыми белоснежными накрахмаленными накидками с кружевом. Раньше там спал муж.

А еще раньше они и жили не в квартире, имели огромное хозяйство: дом, гостевой дом с кухней, баня, огород, гараж, погреб. И везде был идеальный порядок. Но в какой-то момент мужу стало худо, и дети продали огромный дом в деревне, чтобы перевезти родителей ближе к себе. К сожалению, денег от продажи хватило только на однушку в пятиэтажной хрущевке.

Шурочка очень скучала по земле. Она каждый день спускалась на улицу с четвертого этажа. И сама себе придумывала задания: то около подъезда в клумбах, которые сама создала, порядок наведет: сорняки выкорчует или цветы польет, или опять что посадит, то в подъезде, на своей лестничной площадке, цветы на тумбочке протрет от пыли. Цветов у нее было очень много. Кухонный стол полностью им отдала. Шурочка выращивала фиалки. А потом носила их продавать. Правда, редко они продавались...

— Бабушка, какие у вас милые фиалки!

— Да, бери, доченька. Это я их выращивала.

— Конечно. Только смотрите, я вам сейчас денежку за них отдам, ну, забронирую, сама в магазин сбегаю, а на обратном пути заберу.

— Хорошо.

Шурочка всегда долго ждала таких покупателей, а потом, так и не дождавшись, шла домой и рассказывала детям и внукам, как много добрых людей на свете.

В серванте, на стенах и на столе было множество фотографий: в рамочках или в файлах, черно-белых и цветных. Ими были заставлены и увешаны практически все поверхности. Родных, друзей, детей и внуков. В уголочке, на тумбочке, стояла иконка с горящей свечкой. Всегда горела: и днем, и ночью. Она наливала растительное масло, подвешивала на специальное крепление веревочку, и та горела, как вечный огонь. Икона была старая, принадлежала еще ее бабушке. Чудом уцелела. И чудом осталась в семье. Когда фашисты пришли в Сталинград, мать велела ее спрятать под одежду и надеть на себя еще несколько платьев и пальто — таким образом забирали всё, что есть.

Так икона и уцелела. Так и Шурочка уцелела.

Людей на площади становилось всё больше. В руках у них были портреты их героев.

Шура продолжала наблюдать за происходящим. Нежная радость смягчала черты ее морщинистого лица, она улыбалась. Постояв еще немного, вернулась в комнату и посмотрела на свою галерею.

— Эх, не видите вы этого! — обратилась она к портретам давно умерших друзей.

Посмотрела на один из них:

— Пойдем, — взяла фотографию и вышла с ней на балкон, — ты тоже поучаствуешь.

Пристроив ее на деревянной тумбочке так, чтобы было видно, села на стул и стала смотреть дальше.

К десяти часам площадь была заполнена полностью. Были и дети в колясках, и школьники, и взрослые, и ветераны. Последних всегда окружали люди, искренне поздравляли, дарили цветы, фотографировались с ними. Те благодарили и желали им мира.

Спустя какое-то время толпа, регулируемая полицией, чтобы не было давки, стала двигаться длинной лентой в сторону Мамаева кургана. «Бессмертный полк» начал свой путь по всей стране.

Шура тихонечко встала со стула и постаралась заглянуть за поворот, чтобы увидеть главную высоту. «Эх, не видно», — подумала с сожалением.

В дверь позвонили. Она зашуршала к двери.

— Кто там? — спросила слабеньким голосом.

— Мама, это мы. Открывай.

На пороге стояли дочь с зятем и внуками.

— Бабулечка! С праздником! — с ходу стали все ее поздравлять.

— Мам, давай мы тебя отвезем на Мамаев курган.

— Да что вы, это же так далеко. Да и такая толпа туда пошла.

— Ты уверена?

Немого подумав, она ахнула и посеменила быстрыми шажочками к балкону. Выскочив, взяла фотографию, посмотрела еще раз на нее и сказала:

— Ладно, отвезите.

Через пятнадцать минут они уже ехали в сторону Мамаева кургана, миновав ленту Бессмертного полка с другой стороны, держали курс сразу же наверх — на главную высоту. Шурочка надела голубое платье и серый пиджак, на котором были медали.