Озорник

Глава 1

Всем привет, дамы и господа. Моя история стара как мир, да и еще пишу я ее в специфическом духовном состоянии... Знаете...  Да, может, я псих, но форму писания подобных опусов знаю. Хотел подать это все в форме дневника, но пришел к выводу, что не помню большей половины дней и событий. Да и о чем этот дневник может быть?.. Ничего интересного. Потому пишу в форме повести, описывая события пусть и косно — ведь никогда этого не делал, — но самого яркого и запоминающегося фасона. События, сделавшие меня таким. Монстром, неправильностью в логической системе, именуемой современностью. И, казалось бы, для кого я это пишу? Для потомков? Может, они это прочтут, и снизойдет на них озарение? Нет, скорее, мной движет любовь коллекционера. А эта история — то, что не должно быть вычеркнуто из моей памяти. Хотя, черт его знает. Может, и потомкам будет чему поучиться. Не знаю, может, я и не одинок в своих ментальных извращениях. Знаете, что я хочу сказать? Я труп, да, это все пишет труп, мертвец, взращенный живым в лоне матери. Но родившийся. И все, напропалую... Да, ребят, вы убили меня. И, можно сказать, этот опус будет криком моей агонизирующей души.

Как я уже сказал, стандартная семья мертвецов, ничего особенного: папа испытал дежурненькое возбуждение, мама испытала дежурненькое возбуждение — и после серии возвратно-поступательных движений образовалась зигота. Ставшая впоследствии мной, маленьким живым плодиком. Девять месяцев. Мне, наверное, тепло было, уютно, хорошо... Ну, а спустя этот срок мир был рад принять меня. Так, моя жизнь началась с того, что выдернули пробку в ванной, вся вода вытекла, а потом еще и мышцами головой вперед или ногами — что было бы иронично при условии тотальной смерти — начали пропихивать в это же канализационные отверстие, по которому ушла вся вода, ставшая мне домом, кровом и опорой на все долгие и счастливые девять месяцев — чудо рождения, на минуточку. Жизнь моя в этом мире стартовала с плача — рев, да, рев маленьких легких, не желающих ателектировать, — и с биения сердечка, не желающего прекращать качание крови. Потом номерки на руки с номером, весом, ростом — длиной, ха-ха; оформили, как нового члена общества, дали причитающуюся мне правую мамину грудь — и все. Все желания на тот момент были исполнены.

Я рос, да, естественно, куда ж мне. Тельце укреплялось, удлинялось, утяжелялось. Мозг вроде как тоже развивался. Ходьба, сидение, самостоятельная кормежка, прорезывание зубов. Ну, а взрослые что? Они активно являли собою нечто, наоборот, — деградирующее. У них считалось нормальным стоять над моей кроваткой коллективно по полчаса, смотреть  восторженными почему-то в двадцать первом веке глазами и улюлюкать, будто я специально для них изобрел лекарство от слабоумия.  Ужас, а не воспитание... Мертвецы. Обучение, первые шаги в речи, разговоре: «Баба, папа, мама, Бубу, баба,  Деда, Бобо» — великий и могучий русский язык, так сказать, проникал в меня усиленно. Так прошли несколько лет. Можно заключить, что стандартная дитятинка становилась старше, готовилась к жизни в этом мире, росла; ничего не предвещало никаких бед.

Но году на третьем, четвертом, оказия... Я тупенькой! Да! Тупенький! Не понимаю, почему несколько закорючек — это слог, из которых строится слово, а несколько палочек — это эквивалент цифры пять, которая, я тоже не понял почему, существует. И какое это все вообще имеет отношение ко мне? Ну и, разумеется, пошли репрессии относительно моей безграмотности, так сказать. Подзатыльник, подсрачники за то, что отказывался въезжать; монотонные повторения зачем-то... Мои мертвецы-предки видели будущее в этой псевдогениальности, а я не видел, и это не входило в их планы. Чего только они не придумывали. Надо отдать должную благодарность за участие в моей судьбе и бабушкам. Эти так помогли мне, что у меня на несколько синяков больше стало. А помощь-то какая... «Ой, чаво вы его учите? Ён да дурны яки-та... Киньце, дойдеть сам!» О да, детка, на протяжении всех двух лет по разу в неделю, а то и больше... Не мог же я замки на дверях сменить. И это бесило мох родителей. Заставляло их лишь с удвоенной силой наполнять мой мозг своей мертвечатинкой. Подытоживая этот период своей жизни, хочу сказать, что убить им меня не удалось, и дальнейшая моя жизнь как раз-таки базировалась именно на этом факте. А именно, детский садик...

О да. Замечательный институт начального образования, ой, простите, начальной социализации личинок, которые должны поступить туда полупридушенными. Ну и меня это коснулось в четыре годика. Как сейчас помню, вроде без яслей обошлись. И это были уже не такие замечательные уроки с мамашей. Там была группа, а во главе Её Величество Воспитатель — серьезная барышня двадцати или тридцати лет, следящая за порядком, да наставляющая детей на путь истинный...

Первый день пугал. Очень. Мы пришли в группу, нас собрала эта женщина, познакомилась с нами. Словами «будьте дружными, не деритесь, ведите себя хорошо, и мы с вами поладим» она ясно дала понять, что от коллективного ярма мне было не уйти. Ну да. Еще такая особенность. Она бы и продолжила свою лекцию, но какому-то Петечке очень захотелось по-маленькой, а сам он не мог, и ротацию пришлось прервать, а нас — распустить по своим делам. Забавный факт, Петечка при всех своих проблемах очень хорошо разбирался в счетных палочках. Аргумент в пользу арифметики, я вам скажу.

Так как мы разбрелись по округе, мне досталась возможность осмотреться — да, этот этап жизни я уже помню хорошо. Групповой кабинет включал в себя два помещения, плюс туалет, комната для нянечки и раздевалка. В дальней из больших комнат была наша обеденная опочивальня, куда мы загонялись на тихий час, а в другой мы находились сейчас. Окна открывались на две противоположные стороны здания. По правую сторону, у правого окна, расположился стол воспитательницы и наши парты, где мы рукодельничали, по левую сторону, у противоположного окна, находилась игровая половина кабинета. Там был и конструктор, и машинки, и пластилин... Ой, чего только не было. Гуляя по этим красотам, я наткнулся, собственно, на пластилин. И тут, знаете, случилось что-то странное: я знал, что мне делать, то есть, нет, я даже не знал, что знаю, что мне делать. Кто-то руководил моими руками, напрочь выключив мозг, а за происходящим я наблюдал будто со стороны.