Палата 19

Палата 19

Бабки. От бабок её давно уже выворачивало наизнанку. В школе им внушали, что старость нужно уважать, и она уважала. Но на десятый день в одной палате с ней – с пресловутой старостью – она основательно переосмыслила все постулаты, которые ей вкручивали в голову с малых лет и до тех самых пор, пока психика и ум её были на пике подвижности и пластичности. А началось всё это переосмысление, конечно же, с той самой догмы о безусловном уважении к бабкам. И почему только деньги и старых женщин в разговоре на сниженных лексических тонах называют одним и тем же словом?

Благо, к последнему дню её больничных каникул в палате вместе с ней осталась только одна пожилая соседка. Она не знала ни её имени, ни возраста – ничего. Но зато успела узнать всё о её семье: о детях, внуках и правнуках. Девушке было девятнадцать. Её соседке, наверное, девяносто один – так думала сама девушка: очень уж много на её лице было морщин, и очень уж сильно от её характера и жизненных установок разило нравами позапрошлого века. Обе лежали в девятнадцатой палате, на втором этаже районной больницы. Обе ещё позавчера проводили двух других своих соседок-пенсионерок и сегодня ожидали уже собственной выписки. Девушке было всё равно, когда придёт врач и отдаст ей тот документ, после – и только после – получения которого она сможет идти на все четыре стороны. Она не работала, и больничный ей был не нужен. Что же до выписки – того самого двухстраничного документа с перечислением всех сданных анализов, – то её она могла и подождать: торопиться ей было некуда. Палата была комфортной, и с собой у девушки было всё, чтобы скрасить досуг, поэтому наружу её влекла разве что возможность не слушать больше сплетни про свекровей бабкиных внуков и всякого рода высокомерные старческие нравоучения.

Старуха же напротив: торопилась, нервничала и не могла дождаться, когда уже ей принесут эту треклятую бумажку, чтобы она могла наконец убраться отсюда. Её рвение навстречу нормальной жизни несложно было понять: это в молодости десять дней в больничной изоляции – хороший отдых, способ перезагрузиться и набраться сил. В старости же это – досадная необходимость, обуза и пустая трата той роскоши, что после семидесяти с каждым годом кратно возрастает в цене: времени. Молодёжь в массе своей не спешит жить, потому что знает: дорога будет длинной, и расстояние, оставшееся до её конца, всё ещё непостижимо велико. Старики напротив: знают цену оставшимся годам, счёт которым, быть может, идёт на единицы, и потому бережно относятся к каждой отпущенной им минуте. Возможно, поэтому те, чьи головы ещё не обелены сединами, преспокойно, без лишней суеты и спешки стоят себе в разного рода очередях, пока старики либо всеми правдами и неправдами стремятся пролезть вперёд, либо прижимаются к впередистоящим так, словно от этого они быстрее окажутся у заветного окошка, кассы или банкомата.

– Ну где он уже там? – причитала старуха, сидя в окружении собранных сумок и с нетерпением ожидая доктора со всеми бумагами – Как сквозь землю провалился!

Девушка ничего на это не ответила – только пожала плечами, не отрываясь от экрана смартфона. Старуха смерила молодую соседку оценивающим взглядом и в который раз, покачав головой, с упрёком сказала своё непрошенное:

– Всё в телефоне…

Девушка ничего не ответила и на это. «Конечно в телефоне», – подумала она, – «Умела бы ты им пользоваться – ещё похлеще присасывалась бы к нему в любую свободную минуту». Девушка не понаслышке знала о том, сколько времени среднестатистическая бабушка проводит перед телевизором, смотря все эти бестолковые шоу со звёздными скандалами, конкурсами песен и плясок и соревнующимися в талантливости и одарённости нарочито умилительными детишками. Поэтому любые упрёки от старшего поколения на тему времени, проводимого «нынче молодёжью в телефонах», она воспринимала с иронией и улыбкой. И даже на эту бабку, изрядно доставшую её за десять долгих дней, она не так уж и сердилась за её непрошенные советы на эту тему.

– Нет бы – книжку почитать… – сделала старуха последнюю попытку поддеть девушку. Но девушка догадывалась, что единственное, что читает сама бабка уже много-много лет – это некрологи, объявления и анекдоты в городской газете, и потому лишь ухмыльнулась и хмыкнула, не отвлекаясь от экрана.

– Помогите, помогите, помогите!!! – истошно закричал вдруг кто-то в коридоре.

Не успели девушка со старухой испугаться, как в палату вошёл человек в белом халате. В руках у него были скреплённые степлером листы. Кровати бабки и девушки стояли у окна, по разные стороны от него, и до последнего было непонятно, кому именно доктор принёс долгожданную выписку, потому что шагал он ровно посередине комнаты, ровно до тех самых пор, пока не подошёл к окну вплотную. Ну, и что дальше? К кому он теперь повернётся и кому вручит вожделенный документ? Кого осчастливит, а кого – огорчит? Доктор, казалось, и сам забыл, чья выписка была у него в руках. Чтобы освежить память, он поднёс её к лицу и, прищурившись, прочитал:

– Ко-ма-ро-ва. Комарова кто?

– Я! Я Комарова! – радостно ответила бабка, аж подпрыгнув на своей койке.

– Перед уходом нужно будет осмотр пройти у специалиста. Кабинет будет на первом этаже, рядом с выходом. Там увидите, вас пригласят.

– Какой такой осмотр?

– Там вам всё объяснят.

– Помогитеаа-а–а-а-а!!! – снова заорал кто-то снаружи, не дав старухе задать ещё тысячу и один уточняющий вопрос.

Дверь в палату оставалась открытой. Доктор оглянулся и озадаченно посмотрел в сторону коридора. Он даже не заметил, как старушка выхватила бумагу у него из рук и, щурясь, стала вчитываться в мелкий шрифт.