Палата 323

Палата 323

– Заказов из больницы у нас, если честно, ещё не было, – впервые за долгое время мне было действительно не по себе, но не от самого заказа, и не от призраков – к ним я привыкла уже давно и понимаю их куда охотнее, чем живых, а от самого места. Не люблю больницы. Не выношу.

– Это потому что больницы привыкают к своим… пациентам, – женщина улыбнулась мне самой искренней улыбкой. Даже странно было, как она может улыбаться с такими усталыми глазами? Но у неё хватало сил на это. – Я не берусь утверждать, но полагаю, что в каждой крупной больнице есть свои тени. Вы их зовёте тенями, верно?

– Призраками, слепками души, тенями, гостями, – я перечислила привычные названия для сверхъестественных явлений, с которыми сталкивалась. Откровенно говоря, у всех были свои различия и называть всех грубо «призраками» было скорее профдеформацией, потому что Волак ещё в начале обучения разъяснял мне классификацию всего потустороннего, не сумевшего или забывшего уйти.

– Пусть будут тени, – согласилась женщина. – Так вот, начистоту…можно?

– Нужно.

Она поколебалась. А чего от меня ещё ждать? Вежливости? Так она живая. Вот умрёт – тогда и пожалуйста, поговорим с сочувствием. А пока это просто очередной заказ, да ещё и в таком месте, где я вовсе находиться не желаю.

– Как вас зовут? – она всё же овладела собой. – Мне не назвали в агентстве.

И я, конечно, не представилась. Не люблю когда моё имя знают и треплют без повода. Имя – это что-то тайное, во всяком случае, я ощущаю это так.

– Ниса, – я кивнула.

Она слегка удивилась, но не стала высказываться на счёт того, что я не назвала ей фамилии, кротко представилась сама:

– Ребекка Карингтон. Можно просто Ребекка. Так вот, если говорить начистоту, то я, как, наверное, и любой другой врач или медсестра, слышала эти байки. Их нельзя не услышать ещё в годы учёбы, что где-то в больнице ходит неупокоенный дух пациента или даже врача. А уж потом, когда проходишь практику…

Ребекка покачала головой:

– Нет, не укрыться от всего этого. Кто-то сочиняет, просто не умея развлекаться иначе. Кто-то пугает доверчивых новичков, а кто-то и правда делится своими настоящими историями. Наверное, у каждого из нас есть история о странном звуке из пустой палаты, похожем на стон. Или звук вызова кнопки медсестры там, где накануне умер пациент и никого еще не успели перевести на то место…понимаете?

– Да вроде на одном языке говорим, – отозвалась я со смешком. Это для них подобные истории повод для памяти, а для меня это рутина как для них уколы и капельницы. Я помню только то, что меня потрясло, но с годами притупляется сама возможность потрясения. Думаю, у них также.

Ребекка не отреагировала на мою колкость, молодец!

– Когда я была ещё в начале карьеры, – она сделала паузу, украдкой взглянула на новенькую, ещё блестевшую табличку с должностью главного врача – ещё бы – повод для гордости! – Я боялась…их. Но у нас не принято жаловаться. И не принято истерить по всяким странностям. Наши пациенты должны восстанавливаться и отдыхать, зачастую им и без того приходится переживать острые и болезненные моменты, так что никаких лишних переживаний.

Она взглянула на меня с гордостью. Вот, мол, какие мы молодцы! Боимся, но не показываем страха.

Наверное, это должно было произвести на меня впечатление, но вот не вышло. Я просто ждала сути. Закрепить своё молчание решила замечанием:

– И вот вы меня вызвали…

Свои байки о терпении и о том, какие они тут все герои она может рассказывать в другом месте. У меня есть факт вызова. Значит, что-то стало их пугать. С этого и пойдём.

– Да. Да, знаете, я просто пытаюсь обрисовать ситуацию, чтобы вы понимали какая у нас тут атмосфера.

– Я вам обрисую её ответно, – согласилась я, – вы меня вызвали и моё время идёт. Давайте к делу. Вы не одни.

Ребекка закивала головой, поняла или испугалась, не знаю, в любом случае, в городе нет никакого другого агентства, похожего на наше и если я сейчас уйду, разгребать ей дальше!

– У нас есть палата. Она для тяжёлых. Мы её держим на самые особенные случаи, потому что там и до операционной ближе всего, и если что… словом, там где-то месяц назад умер пациент. Такое бывает. Иногда наши усилия оказываются всего лишь попыткой вырвать человека у смерти, и задерживают его на этом свете на минуты, часы или дни, но до конца…

– Умер и что? – я уже чуть повысила голос. Не надо мне тут этих разговор про то, что все мы не волшебники. Я их все наперечёт знаю. И в свой адрес слышала сколько раз!

«Детка, ты должна понимать, что мы не волшебники. Мы сделали всё, чтобы спасти твою маму, но господь рассудил иначе…» – это ещё из детства.

А если брать из недавнего, то:

– Послушайте, мы не творим чудеса. Но вы должны продолжать лечение…

Так что не надо мне «мы не волшебники», завуалированного под разные извинительно-напоминающие фразы о том, что все мы всего лишь люди. Мне нужно дело.

– Его звали Джон Хейген. Он попал в аварию, мы пытались собрать его практически по кускам, у него почти полностью отказывали лёгкие, питание только через капельницу, он и глотал-то с трудом. Но был в сознании. Это было очень страшно. Ему было больно на этом свете, мы пытались, как могли, облегчить его страдание.

Она снова заговорила о своём, о любимом. Кто знает – может так ей было легче снять с себя чувство вины?

– Он умер, – продолжила Ребекка, – а потом началось. Сначала всё привычно – стон по ночам из его палаты. Пустой палаты. Мы заходили, включали свет, но ничего. Потом звонки на пост из его комнаты. И снова ничего – пусто. Потом дверь сама собой распахивалась…

Ребекка поёжилась. Это уже выходило из привычного.

– Ночью?

– Сначала да, но потом и днём. Пациенты стали жаловаться, что слышат стон из его палаты. А мы говорили, что там лежит новичок. Потом одна женщина, тоже пациентка, сказала, что видит человека у своей кровати. Её палата была напротив. И что он хрипит, пытается сказать ей что-то, но не может. Это же начали заявлять и все пациенты на этаже. Это было весьма хлопотно, но мы вроде справлялись, решили, что Джон угомонится. Но вчера… вчера был край.