Палингения-бабочка

Палингения-бабочка

В мире, где технологии отличались от наших, но сердца людей так же горели жаждой исследований, в научной лаборатории всю ночь трудились двое...

   Теодор бегал из стороны в сторону. Близилось утро, а эксперимент не был завершен.

   Он споткнулся, чуть не врезался в стеклянный шкаф с пробирками.

   – Давай живее! – крикнул Парис, старый ученый.

   Теодор распахнул дверцу, пробежался пальцами по большим и маленьким сосудам, достал две стеклянные колбы. Он смахнул пыль с этикеток, на них проявились корявые надписи: "Palingenia longicauda" и "Homo sapiens, f".

   – Давай. Бабочку!

   Перед машиной Теодор замешкался.

   «Снова ничего не получится – сбегу. На противоположный берег. Сил нет. Там лучше. Там вино вкуснее, там теплее, чище. И платят больше… и люди умнее…»

   – Ну же!

   Теодор загрузил колбочки в изобилующую механизмами и вентилями конструкцию. Добавил порошки и маслянистые жидкости, а затем потянул рычаг, приводя шестеренки в движение. Машина затряслась, точно железный конь, и извергнула огромное паровое облако: начала расщеплять и соединять ДНК.

   Можно было перевести дух. Оба расслабились и разошлись по углам.

   Теодор прождал около четырех часов. Подходил, набирал коды на механических клавишах и поглядывал на уныло плывущую медную стрелку.

   Когда он уже начал клевать носом, зал вдруг озарил яркий свет, и тишину пронзили оглушительные хлопки.

   Парис забросил чертежи и приблизился к машине. Он сложил руки на груди, кивнул, и Теодор толкнул крышку. Со скрипом та отъехала в сторону.

   На кожаных подушках лежала… девушка. Она будто давно там спала. От ее кожи исходило кристальное свечение, а ноги и руки были совсем тонкие, полупрозрачные. Как бы не рассыпалась она от малейшего дуновения ветра!

   Ее веки дернулись, и она открыла глаза.

   У Теодора перехватило дыхание.

   – Живая, – одними губами промолвил он.

   Парис насупился и стал походить на высохшую курагу. После продолжительного молчания он выдал:

   – Н-да… Великолепно! Совершенно великолепно! – и, бормоча под нос, удалился из экспериментального зала.

   А Теодор так и стоял. Боясь шелохнуться, боясь вновь сделать глубокий вдох.

   Но мотнул головой и начал летать по лаборатории, подбирать бумаги, делать заметки. Столько всего нужно изучить, столько внести нового, улучшить, сделать в миллион раз лучше!.. В голову лезли идеи: от замены механического протезирования органическим до использования людей-насекомых в качестве прислуги или рабочих. Сердце скакало, мысли путались, сбивались, рождались все новые и новые…

   Сзади громыхнуло.

   Послышался тихий стон.

   Печатные отчеты выпали из рук Теодора и разлетелись по кафелю. Он медленно обернулся. Девушка… ведь все-таки это была самая настоящая девушка, сидела на полу рядом с машиной и держалась за покрасневшее колено. Она поймала взгляд Теодора, наклонила голову, и мягкие локоны поскользили по ее обнаженным плечам.

   Сердце Теодора еще раз гулко екнуло, и он почувствовал, как щеки его начинают гореть. Он отвел взгляд в сторону, медленно приблизился к девушке и укрыл ее лабораторным халатом, чтобы скрыть наготу.

   …Да, он прекрасно знал, что следует дождаться профессора. Что он – всего лишь ученик, и первым делом нужно позвать учителя. Что нужно провести действия, согласно заданному протоколу, все проверить и во всем убедиться… Но смотрел в большие глаза цвета морской волны, и что-то внутри болезненно сжималось: нечто далекое, по-детски знакомое отзывалось в нем. Может, он вспомнил себя – когда-то таким же маленьким и растерянным. А может что-то иное, давно забытое, но пульсирующее в подкорках сознания.

   Теодор осторожно взял девушку за руку, потянул вверх, и она встала на неокрепшие ноги.

   Заглянул Парис. Теодор дернулся, отпрянул, девушка зашаталась.

   – Проверяешь моторику? Правильно… Позвонил! Сообщество приедет на рассвете. Проведем эксперименты уже с ними: проверим реакции… – он поперхнулся, – женской особи. Способности к регенерации… Подготовь экспериментальную комнату!

   И вновь скрылся.

   Если бы Парис посмотрел в эти глаза! Смог бы так сухо говорить, называть ее «особью»?

   Теодор снова взял девушку за руку, на этот раз решительнее.

   – Я дам тебе имя… – он почесал затылок. – Аврора! Как утренняя заря.

   «А может, еще и… жизнь?»

   Ведь терять нечего – он ничего не успел приобрести. Ни собственности, ни имени, ни статуса. А там, на противоположном берегу… Там вино вкуснее, там теплее, чище…

   Чуть начало светать, он поспешил скрыться из лаборатории вместе с Авророй. Охраны на посту не было – ведь эту роль поручили в ту ночь Теодору.

   По лестнице поднимались тихо. Ноги Авроры заплетались, он буквально тащил ее вверх и непрестанно оглядывался. Распахнулись тяжелые металлические двери, свежий воздух обдул их лица.

   На улице, обычно дышащей паром и горючим, было тепло и ясно.

   Голые ступни Авроры коснулись травы, и она вздрогнула. Ее ладонь выскользнула из руки Теодора, и она сделала несколько шагов сама. По ее ногам струились капли росы, трава касалась румяных пяток, и уголки ее губ потянулись вверх. Она улыбнулась.

   – Теодор! – послышался голос Париса. – Теодор!..

   Глаза Авроры округлились, улыбка сползла с лица, она вдруг поскользнулась на влажной траве и упала. Теодор похолодел. Не крики Париса пугали его. Он беспокоился, что Аврора может рассыпаться, сломаться, подобно крыльям бабочки. Но она лишь тихо всхлипнула. Он подхватил ее на руки, крепко сжал теплое тело.

   Крики Париса становились все ближе.

   – Стой! Вижу тебя! Вижу! Неуч ты! Неуч бездарный! Стой!

   Но Парис кричал зря. Аврора оказалась совсем легкой, и Теодор бежал так быстро, что профессор не успел даже подняться по лестнице.