- Давай, Андрюша, быстрее, я на работу опаздываю, - Таня торопила пятилетнего сына, заснувшего, сидя на диване. Несмотря на то, что мальчик был разбужен около пятнадцати минут назад, детский организм сопротивлялся такому раннему подъему, а потому всячески желал выспаться, а вместе с тем посмотреть сны.
- Ну, Андрей, - Таня чуть не плакала, в четвёртый раз тормоша сына. Ей до боли жалко было смотреть, как нехотя приоткрываются маленькие зелёные глаза, доставшиеся сыну от отца, как хмурится лобик и куксится лицо, как вырываются слова:
- Я спать хочу, - и рот раскрывается так сильно, а зевок длится так долго, что она понимает – не обманывает Андрюшка.
- Ну, миленький, - целует его в щеки, - там Костя будет и Вероника. Давай.
Она в который раз повторяет утренний ритуал с одеждой: натягивает колготки, поверх которых тёплые зимние штаны, свитер, вспоминает, что ребёнок ещё не умывался и тянет его в ванну. Во сколько бы сама не встала, отчего-то дел столько, что почти каждый раз опаздывает. Винится перед начальницей, которая неодобрительно качает головой, видя, как молодая сотрудница, запыхавшись, занимает место перед её кабинетом, и выговаривает ей за опоздание. Таня кивает, стыдливо пряча глаза в пол, и обещает, что это в последний раз, и на какое-то время исправляется, но времени очень мало на всё, а она одна.
Растить сына очень тяжело, и не потому, что трудный ребёнок, таких, как Андрюшка, ещё поискать. Немногословен, правда, еле из него историю какую вытянешь, хотя, когда учился говорить, болтал постоянно. А вот, как отец ушёл, другим стал. Такой же ласковый, умный, только говорить не любит.
Раньше Таня даже не представляла себе, каково это быть матерью-одиночкой, а теперь довелось. Может, кто-то скажет, что сама виновата, конечно, зачастую многие женщин винят: не углядела, не удержала, не заинтересовала, только лучше видно всем со своих колоколен, а для Тани как гром среди ясного неба, что её больше не любят, не видят смысла жить вместе, и вообще, какая-то женщина на стороне скоро явит на свет малыша, а ей одной будет с ним тяжело, и у ребёнка должен быть отец. Интересно получается, что той, которая беременная, тяжело будет, а Тане, значит, легко. Только никто у неё теперь не спрашивал, любовь она такая.
Таня поначалу не плакала. Сидела, как пришибленная веслом, и молча смотрела, как муж собирает вещи.
- Может, отвернёшься? – спросил у жены, которая смотрела на него, но, будто, не видела. – Как-то неуютно, - поёжился. – Последней ск8тиной себя чувствую.
Таня очнулась, будто ото сна, заморгала, приходя в себя.
- А ты Андрюшку нарочно к матери моей отправил? – наконец, догадалась она.
- Тань, ну дети не должны видеть ссоры родителей. Зачем ему смотреть, как всё происходит? - развёл руками. - Ну и что я должен был ему сказать?
- Правду, Жора, - удивилась жена. – Думаешь, он не заметит, что отец куда-то делся?
Она не могла прийти в себя и осознать, что он может вот так спокойно собрать вещи и зачеркнуть пять лет брака, связывающие их. И ладно, что заменит одну жену другой, но как это будет по отношению к ребёнку?
- Если ты сам с ним не поговоришь, мне придётся рассказать так, как вижу я. Со своей колокольни, и, поверь, ты отнюдь не белый и пушистый.
Кричать не хотелось, как и переходить на личности. У неё был свой личный шок, в котором сохранялось рациональное мышление. Уже потом, когда пришло осознание, что это правда, и Георгий на самом деле ушёл, забыв лишь несколько одиноких носков, она заплакала.
Ей и впрямь было жаль прожитых лет, но больше всего страшило, как она объяснит Андрюшке, что случилось. Жора не стал, не смог, струсил.
- Тань, скажи, что я уехал далеко на Север, - предложил он жене.
- А у самого язык отсохнет?
- Не могу, не знаю, как надо.
- Хорошо, что я каждый день практикуюсь в таких вещах, - съязвила она.
- Ну, покричи хоть, - не выдержал Широков. – Разве так ведут себя женщины в таких случаях?
Горькая усмешка послышалась из её уст.
- Прости, что не соответствую твоих представлениям и в этом.
Жена вела себя странно, рассказав ей всё, он ожидал, что она бросится на него с кулаками, начнёт кричать, ненавидеть, в конце концов, и он был готов к такому, но сейчас, глядя на то, как осунулись её плечи, втянулась шея и погас взгляд, не знал, что делать. Слишком далеко зашла интрижка с Полиной, в любом случае выбирать бы пришлось, и он поставил на новую семью.
- Андрюша, мне нужно кое-что тебе сказать, - ласково заговорила Таня, когда они вернулись с сыном от бабушки. – С этого момента мы будем жить вдвоём.
Мальчик моргал, не понимая до конца значения слов.
- Ты, - положила Таня ладонь на его грудь, - и я, - переместила на свою. – Понимаешь?
- А папа?
- А папа теперь будет жить в другой семье.
Ей не хотелось врать про экспедиции, про отца-героя, про добычу вольфрамовой руды, лишь просто рассказать всё, как есть. Именно в правде на её взгляд и скрывался ответ.
- А когда он вернётся? - Андрюше было три, и вопросы сыпались из него градом.
- Он будет навещать тебя, - пообещала Таня, совершенно не уверенная в своих словах.
- А где теперь его семья?
- Не знаю, - пожала плечами Таня. – И не хочу знать, - добавила она уже себе и прижала к себе сокровище.
- Ты тоже меня оставишь? – спросил Андрюша, и у матери от его слов похолодело сердце.
- Никогда, слышишь? – отодвинула его от себя, держа за маленькие плечи, и посмотрела в глаза. – Я всегда буду рядом.
Зелёные, такие же, как у Жоры. Да и сам Андрюшка копия отца в детстве, только не хотелось думать об этом. Если раньше подобное сходство радовало, то сейчас хотелось вычеркнуть мужа из своей жизни напрочь, откреститься. Конечно, она не станет противиться, если отец захочет общаться с сыном, только и на суде он не выказывал сильного желания. Ни на что не претендовал, со всем соглашался, а, когда получил заветную бумагу, пропал.