Парабатай

))56((

— Клэри, — в комнату постучали, — я могу войти?
Подскочив как ужаленная с кровати, я кинулась к двери и распахнула ее нараспашку перед испуганным лицом девушки.
— Конечно, — слишком широко и нелепо улыбаюсь, — я ждала, когда ты придешь, — босые ноги холодит ледяной пол.
Руки сложены на животе, если приглядеться едва заметно округлились щечки. Такое непривычное отсутствие броского макияжа и простой в исполнении ситцевый наряд, это то, что нам всем уже давным-давно стоило бы заметить!
— Я надеюсь, хоть ты не будешь разговаривать со мной как с обреченной, или инвалидом?
Мысленно даю себе пинка. Плохая актриса, Кларисса!
— Извини.
— Не стоит, — наконец вижу такую привычную роскошную улыбку на лице девушки, — я бы смотрела на тебя так же, поменяйся мы ролями.
Она четко осознает, что тонет!
Я точно знаю, что спасение утопающего, дело рук самого утопающего.
— Из, я рада за тебя, правда.
Девушка окидывает меня пронзительным долгим взглядом. Под таким натиском я всегда чувствовала себя недостойной этой семьи.
— Не ври и не пытайся утешить меня, Клэри. Я в этом не нуждаюсь.
— Изабель, — подхожу ближе и порывисто ее обнимаю, — я, — четко разделяю слова, — правда, рада за вас с Саймоном! И если позволишь, я стану лучшей крестной для этого малыша!
Она не спешит отстраняться.
— Я так…. Боюсь.
Даже представить не могу, насколько тяжело для нее это признание.
— Мы все чего-то боимся, — наконец размыкаю объятия, — вспомни, ты потеряла двух братьев. Ты сильная. Вы сможете сохранить ребенка.
— Это другое, — едва слышно.
— Знаю. Знаю, что другое. Я не мать и не имею права тебе советовать в этом деле, но все чем смогу тебе помочь, сделаю!
— Спасибо, — как-то обреченно.
— Из, — руки вспотели, — ты должна была рассказать нам раньше. Не стоило так долго держать все в себе. Мы твоя семья.
— Понимаю, — поворачивается ко мне полу боком, — но теперь моя семья это Саймон и наш малыш, уж прости.
Мне стоит заканчивать этот разговор. Она не я. Изабель Лайтвуд всегда была слишком эмоциональной, резкой и порой бесчувственной по отношению к окружающим. А сейчас, питаемые страхом все ее дурные качества лишь усилились.
— Надеюсь, ты поговоришь с братом.
— А он поймет?
Злюсь.
— Попытайся.
— Хорошо, — слишком устало, — но сейчас ты к нему ближе. Вряд ли он разделяет вашу с твоей мамой радость. Правда, же?
Атмосфера в комнате накаляется и становится практически болезненной. Я не могу понять, за что она так со мной и почему настроена враждебно.
Хочу лишь помочь.
— Не его вина в том, что это известие обрушилось на него так.
— Не он. Конечно. Длинный язык у твоего золотого брата!
— Он всего лишь оказался наблюдательнее, чем все мы, — попыталась я защитить не в меру болтливого Себастьяна, — не вини хотя бы его. Мы не желаем вам зла. Никто из нас. Моя мама, ты правильно заметила, вообще счастлива за тебя и Саймона. Мы все хотим помочь!
— Ой, ли?
Ну не выгонять же беременную девушку, почти сестру, из комнаты?
А хотелось….
— Из, ты сейчас не права!
— Ну, разумеется, — закатывает она глаза, — всегда права святая Клэри. Гениальный и всевидящий Александр Лайтвуд. И все далее по списку. А я? Что все это время делала я, кроме того как защищала вас, опрометчивых идиотов?
Шиплю от злости.
— Извини, еще раз.
— Спокойной ночи, Клэри!