Пари Барнби

Пари Барнби

Барнби перестал мечтать после пари с Курасо. Если за двадцать лет его пульс не прыгнет выше 100 ударов в минуту, старый пират высвободит узника из ущербного тела и заберет с отсталой планеты. Это было коварное предложение, поскольку жить без сердечных всплесков в эмоциональных телах людей представлялось почти невозможным.

Печальная доля ссыльного бедолаги  осложнилась тяжелой и редкой болезнью. Последние десять лет Барнби - по документам тридцатилетний электрик Сильвио Компани - страдал активной формой чегуйского рака. С виду он был в норме, но несколько раз в день в правой или левой коленной чашечке простреливала сумасшедшая боль, словно в коленку действительно стреляли, причем разрывной пулей. Приступ длился от трех до семнадцати секунд, сопровождался кровоточащими разрывами кожного покрова и спорадическими костяными выростами. Барнби знал, что если компаньон не заберет его к сроку, то после забирать будет нечего.

Неудачливый контрабандист подозревал, что чегуйский рак – дело рук старого шулера Курасо, который никогда не умел играть честно. За последние тридцать лет они виделись лишь дважды. Первый раз, когда заключали пари. Тогда земному Барнби было всего десять и с тех пор парнишка научился жить с ограниченным включением в эмоциональную составляющую человеческого бытия. И второй раз, незадолго до появления первых признаков редкой онкологии. Тогда Барнби уже было двадцать и он отлично натренировал тело и душу к тому, чтобы не влюбляться в ногастых девиц с очаровательно круглыми жопами. 

Вероятней всего, Курасо почуял близость проигрыша, а потому решил извести противника жуткими страданиями, предложив распить чудесный розовый коктейль по-нануйски как «в старые добрые времена». Сейчас, валяясь на пляже под полуденным солнцем, Барнби ни секунду не сомневался, что коварный пират подсыпал в креветочный напиток редкие концерагены. Первое время боли сопровождались безумными скачками показаний пульсометра. Казалось, развязка его жизни уже за дверью, но два вдоха, выдох  и несколько медитативных приемов, в конце концов, усмиряли сердце, как послушного котенка. 

Барнби научился жить жизнью хладнокровного киллера, за исключением того, что он никого не убивал. По крайнее мере в шкуре электрика Компани.  Межгалактический комитет по исправительным учреждениям затащил его грешную душонку в довольно смазливое тело, что разумеется причиняло свои неудобства.  С вступлением в возраст брачных игр Барнби постоянно строили глазки соблазнительные самки, которые одевались ровно так, чтобы воспламенить в чреслах самца гормональный приступ со всем вытекающим поведением. На условные сигналы с призывом к спариванию тело электрика Сильвио реагировало мгновенно, но медитативная техника, два вдоха, выдох помогали и здесь.

После заключения пари Барнби перестал составлять звездные карты и прокладывать любимые маршруты по памяти, поскольку это запускало в голове каскад воспоминаний, от которых сердце превращалось в неуправляемого скакуна. Здесь уже всякая медитация оказывалась бессильна. Тяга к прошлому усиливала ощущение заточения в чужом мире, где гравитация все прибивала к земле пудовыми гвоздями. Все на этой планете ползало, зарывшись мордой в грязь: люди, лошади, еноты, автомобили, поезда…. Когда в памяти приоткрывается безграничье вселенной, когда оглядываясь, ощущаешь дыхание свежевзорванных сверхновых, когда тебя обдает прохладным жаром планетарных туманностей -  пребывание в теле человека становится невыносимой пыткой. Память о прошлом не давала окончательно скиснуть, хотя воспоминания эти одновременно сводили с ума.

Барнби перестал что-либо делать для души, ибо земные занятия и сам образ жизни представлялись ему настолько удручающими и бессмысленными, что для добровольного их принятия ему бы потребовалось вколоть в себя полтора килограмма опиата. Все, что он мог делать – это созерцать. Все, что он мог – это делать работу электрика, приходить домой, включать ящик и устраиваться рядом с открытым окном в тесной квартирке на пятнадцатом этаже социального дома. Он редко обращал внимание на экранное мельтешение. Тоскливые глаза смотрели на звездные маяки в черноте космоса. Когда пульсометр на руке угрожающе пикал, он закрывал глаза и пытался в уме высчитать напряженность магнитного поля маячного пульсара  IGR J18245-2452 по данным, собранным им незадолго до ареста. Человеческий мозг вполне справлялся с такими вычислениями. Расчеты отлично сбивали хандру и гнали прочь жгучую ностальгию. 

В двадцать пять, прожив пресную и неинтересную жизнь, полную созерцания и не густую событиями, он накопил достаточно денег, чтобы больше не работать до условленного дня завершения пари.

Последние пять лет Барнби просыпался, завтракал, смотрел на календарь, отпускал вслух саркастическое «старый засранец» (адресованное Курасо , которое тот конечно не мог слышать) и ехал на пляж, где проводил большую часть дня, созерцая шипящие волны, пикирующих чаек и голубую линию горизонта. 

Барнби полулежал в песке, опираясь на локти. Из-под белой кепки цепкие глаза контрабандиста высматривали  вырастающие на горизонте паруса. Водный транспорт влек тем, что больше прочего напоминал о космических кораблях. Барнби почти чувствовал свое физическое разложение, таймер на пульсометре отсчитывал секунды до истечения срока, когда Курасо явится или не явится, чтобы разрешить его судьбу. До темпоральной точки Х осталось чуть более часа. 

Волны тяжело вздыхали и фыркали в трех метрах от нагретых пяток. Рядом шелестели листы истрепанного романа «Острова в океане» - книжки, которая читалась ужасно медленно, ибо хоть Барнби в теле Сильвио и вырос в культурном субстрате людей, но понять тонкости их взаимоотношений, приколов, проклятий и прочей белиберды было ему не под силу даже спустя тридцать лет. Когда Барнби уставал читать, он начинал записывать по памяти координаты звездных систем, где ему удалось осеменить наиболее красивых самок.