Паршивая осень в Эссексе

Паршивая осень в Эссексе

Роберт Галлахер в растоптанных домашних туфлях бесцельно скрипел половицами и суставами в своём захолустном поместье в графстве Эссекс, потягивал дешёвый виски и кривил губы. Бутылка выскользнула из руки, когда он увидел петлю висельника под потолком гостиной.

Просто петля – одинокая и молчаливая, как он сам. В доме на отшибе, в котором он доживает свой век.

— Очень кстати.

Ухмыльнулся и поднял бутылку. Пойло уже порядком залило щель между рассохшимися досками. Заметил, что пальцы трясутся. Изрезанные осколками, обожжённые камином, бьющиеся в старческо-алкогольном треморе. А когда-то были ухоженными и даже грациозными – аристократическими. 

         Допил бутылку, поставил к остальным, дружно звякнувшим, в угол кухни. Запахнул халат – из окна дул осенний мокрый ветер. Несколько жёлтых листьев метались по комнате. Роберт Галлахер долго смотрел, как вдали дрожит кривое и лысое дерево, вдыхал безжизненный холодный воздух, понимая, что нужно хоть на толику протрезветь. Взялся за оконную створку и с усилием потянул вниз, захлопнул. Стеклянное дребезжание ещё минуту камертоном висело в пространстве, в унисон тиканью часов. Руки, сжимавшие раму, были синими, как у тех мертвецов в морге Скотланд-Ярда, с которыми ему столь часто приходилось иметь дело. Раньше.

         Конечно, отворённым оказалось не только окно. Парадная дверь была на лёгкой задвижке, задняя же уныло приоткрыта. «Войти мог кто угодно». Без энтузиазма проверил все комнаты. Вдруг этот некто ещё здесь? Даже заглянул под кровать, но не нашел сил – или желания – подняться с колен, и рухнул на пол. Лежал распластанный, слушал гул ветра каминной трубе. «В подвале есть ещё виски».

         Вот уж полтора года, как он обосновался в Эссексе. Его стремительный отъезд из Лондона был похож на побег. В тот день в квартире на Хэйдон-стрит он побросал в чемодан лишь необходимые вещи и накопления. Фотографию дочери положил отдельно, в нагрудный карман сюртука. Трясся в кэбе по разбитым провинциальным дорогам, подальше от людей, и понимал, что знаменитого детектива Роберта Галлахера, чья жизнь сплошь состояла из триумфов, больше нет. Будто что-то треснуло в идеальном механизме его интеллекта в тот страшный вечер, когда… Стоило закрыть глаза, и ужасная картина проявлялась в сознании, как фотокарточка в красной комнате. В беспокойных снах он слышал последний крик Эммы, бросался в погоню за тенью убийцы, но догнать не мог. Всю жизнь Галлахер сажал за решётку грабителей, отправлял на виселицу душегубцев – мстил за других, помогал другим, но себе помочь не сумел. Сапожник без сапог. Банальное ограбление. Стыд.

В Эссексе он носил фотографию в кармане халата, пока не увидел, как она истрепалась. Края заломились, изображение потускнело. Тогда он положил её меж страниц романа «Уотсоны» за авторством Джейн Остин - писательницы, которую обожала дочь, но не мог терпеть он сам. Он восхищался Шекспиром.

Тянулись бесцельные дни. Уменьшить количество часов в сутках помогал виски. Иногда из жизни выпадали целые недели, и, обнаружив это, Роберт облегчённо вздыхал. Раз в месяц почтовая служба вываливала на крыльцо кипу прессы, но ни одну газету дальше первой страницы Галлахер не листал, только смотрел на дату. Письма сразу сжигал в камине. Один из лучших умов эпохи догнивал в глубинке, запивая скудную пищу дешёвым пойлом, разглядывая разводы на оконных стёклах и надсадно кашляя по ночам. А теперь ему предлагают повеситься.

         Сгущались сумерки. Роберт Галлахер замер посреди гостиной, широко расставив ноги, и смотрел на петлю, свисающую с потолочной балки. В глазах двоилось. Он думал – пытался думать, как делал это раньше, в прошлой жизни. В которой нажил много врагов.

         Однозначно, это дело рук кого-то из них. Но кого именно? И это не послание, не намёк. Это орудие убийства, убийства медленного, изобретательного. Всем известно, в каком состоянии некогда знаменитый Роберт Галлахер, он сам готов лезть в петлю, без подсказок. А тут уже всё готово – только просунь голову. Манит… Его могли бы отравить или оглушить и подвесить – насильственной смерти никто и не заподозрил бы, не тот случай. Нет, они хотят упиваться его личным восхождением на эшафот. Психологическое убийство. Это что-то новенькое в его карьере. «Карьере, хех».

— Надо снять эту дрянь. Я слабак, но не настолько. – негромко сказал бывший сыщик и подумал: «Я добью себя виски». Но не снял, оставил покачиваться на сквозняке до утра.

Утром голова гудела. Спустился в подвал, взял про запас сразу несколько бутылок, пригубил – полегчало. Отодвинул каминное кресло, почти не шатаясь, взобрался на него и взглянул на узел – добротный. Узел Линча. В юности, когда Роберт служил на флоте, вязал такие же. Он крепкий и надёжный, идеален в солдатском быту. Когда зачищали Австралию, тоже его использовали, экономили пули. Он просунул голову в петлю и представил себя на месте туземца. От этих мыслей внизу живота неприятно защекотало. Вытаскивая голову из петли, взглянул в окно, и мимолётная догадка сверкнула в мозгу, но быстро погасла. Будь он в прежней форме, смог бы раздуть из неё пламя, а пока… А пока нужно выпить.  

          Галлахер сидел в ободранном кресле и дремотно смотрел на затухающие в камине огни. Часы пробили семь вечера, и этот бой эхом долетал до больного сознания. В дверь постучали. Через секунду сквозняк пошевелил бумаги на полке, под мягкими шагами робко заскрипели половицы в прихожей. Галлахер силился обернуться, но был словно парализован. Некто приблизился, коснулся холодными губами мочки уха и оглушающе прошептал: