Пастушка

Пастушка

Глава I

      То лето выдалось на редкость жарким… Хотя это и не редкость для Сибири, — но уже в июле травы на открытых полянках, где пасли скот, почти не осталось…

      И тут к Наташке пришла директор школы. Наташка была на законных каникулах и занималась дома нехитрыми домашними и огородными делами, которые требовали немало времени. А всё своё свободное время она читала. И уж точно не ожидала увидеть в своём доме такого большого человека, как директор школы!

    Директор пришла по делу: 2 старшеклассника, подрядившиеся на лето ухаживать за группой «школьных» телят, бросили их на произвол судьбы. Директор бросить не могла: родной колхоз доверил школе настоящее дело. Добрую Наташкину маму она убедила быстро, а самой Наташке телят стало жалко сразу же, как она узнала об их плачевном положении: уже почти неделю стоят в загоне… Поярок, — так в селе называли женщин-колхозниц, ухаживавших за телятами, — не хватало. Летом работы много. 

    А ещё Наташке пообещали выделить лошадь, чтобы добираться из дома до летней базы, где находились на выгуле телята…

     Уже утром следующего дня Наташка с замиранием сердца пришла туда «получать» своих «ребят». 

    И загончик, и сами телята были ужасающе грязными. 

    Ещё бы: неделю небольшое стадо коровьей молодёжи провело здесь безвыходно. Ругаясь на прибавленную работу, поярки по очереди задавали им корм, но уж убирать навоз было некому. 

     Телят было почему-то меньше, чем шло по документам, которые потребовалось подписывать. Оно, конечно, возможно, подпись несовершеннолетнего человека без паспорта и немногого стоит, но Наташка так не думала. На вопрос, где остальные телята, поярки, хозяйки соседних загонов, грустно указали на кусты рядом с базой. Вон, мол, — там твои «здохлики» гуляют. Приходил ветеринар, велел туберкулёзных отделить от здоровых… Как издохнут — их спишут.

    Живых телят — списывать? Это никак не укладывалось в личный опыт юной любительницы природы, с раннего детства возившейся со всякой раненой или приболевшей живностью… Но сначала нужно было разобраться с теми, кто уже сходили с ума, запертые в загоне. Иначе и они вполне могли в ближайшие дни пополнить ряды «туберкулёзного диспансера» в кустах шиповника.

      А ещё надо было получить у конюха лошадь. Которая оказалась не одна, а с жеребёнком. И жеребёнок, и его мама были — полнейшая жаль: малыш забрёл на территорию, где хранилась каустическая сода, и нализался её, приняв за соль. Вся его мордочка вокруг рта и сам рот превратились в кровоточащую язву. Он хотел есть и тыкался в мамины сосочки, но тут же ему становилось больно и он бросал. Лошадь вся извелась от переживаний и тоже выглядела очень плохо. Конюх сказал, что ветеринар махнул рукой на жеребёнка. Не жилец…

     Кони были не дарёные. В зубы им надо было заглядывать. Но Наташка безропотно приняла тех, кого дали. Их тоже было жалко.

     И вот — началось. 

     Первым делом она пристроилась и подоила лошадь. Про возможность подвязать одну переднюю ногу, чтобы кобыла при доении стояла спокойно, Наташка не знала, так как прежде имела дело только с коровой. Но Верба – так звали доставшуюся ей лошадку, – вела себя героически: терпела боль от прикосновения к разбухшим и уже начавшим воспаляться соскам, стояла, как вкопанная и даже не думала биться. Только хвостом отмахивалась от назойливых утренних комаров. Кажется, она даже специально ещё и Наташку старалась оборонить от этих злыдней. 

     На базе была найдена бутылка с соской, но соску пришлось забраковать: жеребёнок не брался её сосать. Пришлось Наташке завести его в узкое место в проходе между загонами, разжать одной рукой ему челюсти, а второй маленькими порциями заливать молочко в рот. Малыш сначала выпрастывал голову, пытался вырваться, но потом что-то для себя понял. Стал сглатывать бесценное молочко, не разливая. Только глаза выпучивал при каждом глотке: видно, и горло было обожжено содой… Мама его волновалась, шумно дышала, фыркала и тоненько ржала рядом. Вдвоём с Наташкой им удалось успокоить и накормить её травмированного сыночка.

     Затем Наташка оглядела предстоящее поле битвы. Вернее, загон. Он состоял из двух частей: примерно треть территории была с покрытием, а остальное — под открытым небом. Кажется, там, где была наведена крыша, должен был быть и деревянный пол. Но это ещё только предстояло узнать: всё было в навозе, давно и безнадёжно запущено. У остальных поярок-колхозниц незакрытая часть территории была сухой, а под крышами ещё сверкал свежей сосной пол. Наташкино «царство» утонуло в навозе полностью…

     Пока Наташка мучилась с жеребёнком, остальные женщины передали своих телят пастухам, (в большинстве случаев это были их собственные мужья), почистили загоны и отправились домой. А вот ей предстоял… первый выгон скота. Пастуха у неё не было. Лошадь использовать по такой жаре было жалко: та уже с утра намучилась. Поэтому Вербу она привязала пастись на полянке неподалёку от кустов перед базой, где невидимо бродили существа под названием «туберкулёзные телята». Об их судьбе тоже надо было срочно подумать… 

      А сама Наташка отправилась со здоровыми чумазыми красавчиками на ближайшее пастбище. 

      Бычки и тёлочки очень обрадовались обретённой свободе. Весело задирая хвосты и словно целиком вздыбливаясь, они сначала принялись носиться по полю, а потом вдруг помчались к леску. И их можно было понять: пастбище к июлю уже было никакое не пастбище: жара и сами телята почти полностью уничтожили на нём траву. Да и под набиравшим силу солнцем пастись им было совсем не приятно. А вот лесная тень манила, и трава в лесу была не в пример выше. Но как потом всю эту шумную компанию выманить обратно из леса и всех досчитаться? Прежде Наташка пасла только свою корову-гулёну, не желавшую пастись в общем сельском стаде. Кстати, её и одну-то порой догнать было ой, как непросто, — а тут такой горох — и весь врассыпную.