Пастырь добрый

Пастырь добрый

Меня слабо привлекали идеи и концепции о доброте людей. Я с трудом представлял себе, что люди действительно, из-за побуждений альтруизма, без какой-либо задней мысли, способны безвозмездно помогать другим. Особенно я не верю, что люди могут помогать тем, кто сделал им пакость, какое-то иное зло или тем, кому просто наплевать на эту помощь.

В раннем детстве, когда бабушка была жива, а мне было пять лет, перед сном она рассказала сказку о том, как плохой-преплохой зайчик обидел хорошего-прехорошего мышонка, а после сам нарвался на ещё более плохого-преплохого волка. Что же сделал наш мышонок? Конечно же помог зайчишке. “Добрые поступки способны сотворить чудо. Всегда старайся делать добро, Фома, оно намного сильнее, даже если кажется иное”, — закончила бабушка. На следующий день, когда бабушка уехала в город до поздней ночи, я решил схрабрить наподобие мышонка. Мальчишки из ближайшей деревни часто заезжали к нам на велосипедах и воровали груши нашего соседа, когда тот ходил в магазин. Я увидел, что они вновь затеяли свою миссию и решил рассказать им, что так делать нельзя, ведь это не по-доброму. Когда они начали срывать плоды, я перелез через забор, подошёл к груше, открыл свой рот, но сразу получил ногой в живот, отчего скрючился и упал чуть ли не в обморок от боли, лицом в землю.

— Шухер, это малой соседки, он точно нас запалит, — пропищал один из них.

— Нет, не запалит, это же пятилетка, — ответил более басистым голосом другой, после чего я почувствовал как два пальца впиваются мне по бокам шеи.

— Если скажешь кому, то тебе кранты, — грозно прошептал мне на ухо тот же басистый голос, после чего пальцы освободили мою шею.

Испытав такие сильные потрясения, я не мог закричать или даже что-то сказать, отчего вообще потерял контроль над телом, распластался на земле и лежал так, пока не вернулся сосед. Почему-то он не захотел узнать что случилось, а сразу с криками “вот кто ворует мои груши, ай да Лидин щенок, я тебе задам!” вырвал пучок крапивы и начал хлестать меня по ногам. Тут моё тело оживилось и пулей доставило меня до кровати моей комнаты. Когда бабушка вернулась, я уже крепко спал, убеждённый, что ей верить больше нельзя, особенно насчёт добра.

Дальнейшие годы моей жизни, наполненные горем сиротства, одиночества и последствий непривлекательности, только подтверждали эти убеждения и даже экстраполировали их на всех людей. Слукавлю, если скажу, что эти убеждения как-то портили мне жизнь, скорее наоборот, благодаря им тогда неплохо освоился и даже кое-чего добился. Я не говорю, что стал злым человеком, нет. Скорее, я придерживался взглядов Толстого о непротивлении злу, а точнее о его игнорировании. Не знаю, во что они бы вылились сейчас, если бы однажды, спустя двадцать четыре года после того рокового урока, жизнь не решилась бы предоставить мне ещё один, не менее показательный.

Было это в середине лета две тысячи седьмого, когда я работал в одной московской фирме по ремонту и обслуживанию электростанций. Фирма звёзд с госзакупок не хватала, но тогда мы чудом смогли выиграть тендер в рамках проекта по укреплению энергетического сотрудничества с Монголией, что помогло легче пережить кризис следующего года. Мне, как заму руководителя финотдела, предстояло совершить “маленькое” путешествие из Москвы до одного из наших объектов в Цогтцэции. Благо совершать его пришлось не пятидневным поездом, а двадцатичасовым самолётом с нюансами в виде двух пересадок с ожиданием по пять часов в Иркутске и Улан-Баторе, чтобы в итоге ранним утром выйти из аэропорта Гурван Сайхан и увидеть вымирающую пустыню с будто бы нарисованными кряжами на горизонте.

На выходе меня уже ждала машина, которую для меня заранее подготовил человек, заменявший в дальнейшем для нашей фирмы целый филиал (весьма экономно, ведь вся операционка была в Москве, а здесь были задачи для водителя, почтальона и просто помощника, с которыми с удовольствием справлялся бы местный, довольствующийся нашей зарплатой в сто пятьдесят тысяч тугриков, а не офис малополезных “специалистов”). Он передал мне ключи и информацию о гостинице, где мне необходимо было ночевать, и грамотно ретировался в ближайшее кафе, так как я попросил его не ехать со мной, ибо не люблю посторонних людей в транспорте.

Сев в машину, какую-то реликвию советского автопрома, я тронулся до выезда с парковки и параллельно прикидывал планы: нужно было заехать в Даланзадгад в моё временное пристанище, привести себя в порядок, после отправиться в один ресторан на встречу с новым местным директором станции, а потом съездить на саму станцию, проверить её состояние и правильно ли всё рассчитали наши бухгалтера. На всё про всё выходило дел до вечера, так что я даже обрадовался, что высплюсь и отдохну перед утренней дорогой обратно в Москву.

Температура была небольшой, приблизительно двадцать градусов, но из-за летнего зноя и аномально сухого воздуха казалось, что все сорок. Поэтому по приезде в скромную гостиницу я добавил к своему завтраку в номере две полторашки воды, смыл бо́льшие части усталости и раздражённости от перелёта, после чего задремал. Проснувшись по предварительно заведённому будильнику, я немного настроил себя на рабочий лад прочтением бумаг и начал собираться для дальнейших поездок после небольшой распаковки вещей. Для начала я сверил по картам маршрут, чтобы не потеряться, затем достал сменную одежду. Сам климат диктовал мне одеться полегче, так что я надел белые поло, шорты, наподобие каллавей, носки-следки и летние кеды от бриггс. В то время я был достаточно подтянут, так что в этом наряде невольно походил на молодого сынка типичного миллиардера из верхушки форбс, который собирался на гольф, а в мире есть одно из негласных правил: если ты производишь впечатление человека, играющего в эту паршивую игру, то ты автоматически ассоциируешься с успехом. Это немного приободрило меня, но эффект быстро спал — надо было уже выходить. Упаковав в походный рюкзак документы и воду, я вышел из номера и спустился к машине.