Лора стояла на перекрёстке Восьмой и Олм стрит и наблюдала за Томом.
Каждый вечер Том — парнишка с Восьмой улицы, страдающий лунатизмом, бродил по чужим дворам, заглядывал в окна или гладил садовых гномов; он был безобидным и жители его не боялись, но по просьбе миссис Джонсон — матери Тома — не подходили к нему: с согласия Тома и его родителей психиатр Миранда Марбл испытывала на нём какие-то психотропные препараты, приём которых должен был доказать или опровергнуть теорию об агрессии среди лунатиков. Миссис Джонсон не верила в эту теорию, но доктор Марбл платила хорошие деньги, к тому же платила наличными, и обещала, что эксперимент не отразится ни на физическом, ни на психическом здоровье Тома.
Он принимал препараты курсами: четыре месяца пил таблетки, пахнущие рыбой, после месяц мать внутривенно вводила ему сыворотку, а в оставшиеся семь месяцев Том вёл дневник своего самочувствия и настроения и ходил на консультации к Марбл, которая прервала эксперимент через два года: поведение Тома не изменилось.
Лора подалась вперёд, когда Том завалился на пороге заброшенного дома Лизы Хэмфулл, но тут же выпрямилась: Том поднялся, отряхнулся и побрёл дальше. Лора, пожалев, что упустила его, свернула на Восьмую улицу: он был бы отличным предлогом не идти на встречу, организованную Сидни.
Сидни была одной из тех активных старшеклассниц, кто нуждался в нескончаемом внимании: то она собирала деньги на спасение морских котиков, то устраивала вечера английской литературы в школьной библиотеке, а сегодня она всучила приглашения на некую важную встречу всем девочкам, которых успела поймать в раздевалке после урока физкультуры. Согласно плану Сидни собрание, именуемое «подготовкой с сестринству», закончится ночёвкой в доме Робинсов, за чьими котами она присматривала, пока хозяева отдыхали на озере.
Лора не видела смысла в этой встрече: у тех, кому удастся оплатить обучение в колледже, не останется денег на такую роскошь как братства и сестринства, но не прийти она не могла. Сидни обладала гипнотизирующим взглядом: стоило ей посмотреть на собеседника и улыбнуться, и он терял нить разговора — таял как мороженое; под её гипноз попадали и взрослые, и дети, чем Сидни охотно пользовалась, и Лора знала: те, кто проигнорирует приглашение на встречу, на следующей неделе окажутся в немилости у всех учителей.
Дверь ей открыла Сидни.
— Ты опоздала, — сказала она, поджав губы.
Лора пожала плечами.
— Я встретила Тома Джонсона. Он блуждал по перекрёстку, и я боялась, что он выйдет на дорогу и его собьёт машина. Те две минуты, на которые я опоздала, я потратила на то, чтобы вернуть Тома на Олм стрит. Надеюсь, ты простишь мне моё опоздание?
Сидни засопела. Она не прощала опозданий даже на секунду, всегда сверяла свои часы с часами прохожих, но она не дружила с Лорой, а потому не понимала, лжёт одноклассница или нет. Если она говорит правду, а Сидни не впустит её, то в понедельник Лора, возможно, расскажет всей школе о равнодушии Сидни к несчастному Тому Джонсону, что скажется на репутации последней не лучшим образом.
— Входи.
Лора прошла в гостиную, пахнущую кошачьей мочой и освежителем воздуха. Сидни вылила полбаллона, чтобы перебить запах кошачьего пребывания в доме, но химия, смешавшись с мочой, выдала ядовитую смесь, от которой слезились глаза. Лора ухмыльнулась: у неё тоже жил кот, но он не вонял, потому что за ним ухаживали не хуже, чем за младенцем, и если Робинсоны вернутся раньше, чем Сидни приведёт в порядок их дом, то оторвут ей голову, и гипнотизирующий взгляд ей не поможет.
— Привет, — Лора плюхнулась на диван и упёрлась коленями в журнальный столик. Три одноклассницы, две из которых зажимали носы, кивнули.
— Я рада, что вы пришли, — в гостиную прибежала Сидни. Она сложила руки точно в молитве и срывающимся голосом начала монолог. — Сестринство есть единство…
Монолог длился полчаса. Лора, еле сдерживая смех от актёрской игры Сидни, рассматривала самодельные плакаты с тем же лозунгом «сестринство есть единство» и криво вырезанные буквы греческого алфавита и корила себя за слабость, что не проигнорировала встречу, как остальные восемь девочек.
— … мы спасём мир!
Лора повернулась к одноклассницам. Они молчали, а Сидни прижимала руки к груди в ожидании похвалы за проникновенную речь.
— Мы спасём мир, — кашлянула Лора и поаплодировала. Девочки поддержали её вялыми похлопываниями.
— Спасибо! Спасибо! — поклонилась Сидни, будто ей рукоплескал Бродвей. — Я подготовила для вас сюрприз. Жаль только, что я испекла двенадцать печений, а вас четверо. Жаль, что другие девочки проигнорировали нашу важную встречу, — она протянула тарелку с печеньем Лоре. — Это печенье со страшными предсказаниями. Не обижайтесь на то, что прочитаете в них.
Лора схватила первое попавшееся печенье и раскусила его.
Сидни, поборов отвращение, улыбнулась.
— Лора, дорогая, — сказала она, — печенье с предсказанием ломают, а не раскусывают.
Лора улыбнулась в ответ, представляя, как засовывает печенье в глотку несносной выскочке, и достала изо рта бумажку.
— Очень смешно, — прочитав текст, она бросила бумажку на стол.
— Не обижайся, — ответила Сидни, — это всего лишь шутка!
Предсказания не были страшными, они были оскорбительными. Девочке, принимающей инсулин с детства, попалось печенье с пожеланием умереть от диабета. Одноклассницу, борющуюся с анорексией, печенье предупредило об одиночестве из-за лишнего веса, а третьей, поменявшей школу из-за нападок одноклассников за её цвет кожи, печенье сообщило, что «нет никакой разницы между белыми и чёрными, но даже в шахматах белые ходят первыми».
Сидни улыбалась. От её улыбки желание Лоры вырвать светлые волосы Сидни росло и раздувалось в груди, и лопнуло, когда скрипнула дверь.
— Какая вонь, Сид! Что это: коты Робинсонов сдохли или твои одноклассницы пришли? — в гостиную ввалилась старшая сестра Сидни. — Я была у Ричи и решила заглянуть к тебе. О, Лора, — хмыкнула она, встретившись с Лорой взглядом, — долго ты искала дорогу. Я думала, ты никогда не дойдёшь.