Пена расходится морем

Пена расходится морем

Сигер косится на меня с подозрением. Он надеется на то, что его взгляды незаметны, на его стороне железный аргумент: я ведь не реагирую! Но я вижу, вижу краем глаза его нервные движения. Он боится меня.

И правильно делает! Сигер убил нашего отца – Морского Царя колдовством, узурпировал мой трон, и вынужденно держит себя хорошим братом, чтобы не подняла я откровенного мятежа. Меня любят больше, чем его – я всю жизнь заботилась о своих тенях, о своей репутации, я была внимательна, я обретала любовь.

А он убил нашего отца, нашего Царя. И теперь боится.

Пусть боится. Мне нравится когда он в страхе. Впрочем, тут главное не увлечься. Это пока не разошлись слухи, пока моя жизнь ему нужна – я могу держать его страхом, а дальше…

Что ж, он не верит мне и поступает неожиданно разумно. Я могу делать вид, что я насквозь ушла в траур, носить одни скорбные одежды, быть рассеянной и отвечать невпопад, но он меня знает – мы вместе отодвигали от трона отца наших братьев и сестёр. Он знает, что я не сдамся.

Но вынужден идти мне на уступки, приглашать меня на пиры, демонстрируя наше единство, а теперь я и в зале Совета появилась. Ещё недавно я сидела здесь и решала дела нашего отца, а теперь его нет, и что будет дальше – то знают лишь глубины.

Я мирно просматриваю бумаги, Сигер косится на меня. Знает щука в какую заводь заплыла! Знает не разумом, а сердцем, что я без союзников не осталась – у меня есть верные союзы, и есть союзы внезапные, как, например, с нашим братом Бардо – он полукровка и я его презирала за это всегда, негоже царевичу быть царевичем наполовину, а наполовину сухопутного рода. Но отец приближал его к себе, и я, не зная причины такой любви, тоже не касалась Бардо ненавистью. Пусть будет…

И теперь Бардо на моей стороне. Это еще одна удобна разменная монета, какой стала дурочка Алана.

–Сестра, – Сигер не выдерживает, ему не нравится моё присутствие на Совете, ему не нравится то, что он вынужден терпеть это самое присутствие, и не нравится то, что на меня поглядывают его советники, – ты как-то побледнела. Может быть, ты нездорова? Желаешь прилечь? Дела трона изматывают, я не хочу, чтобы…

–Я в порядке, мой царь, только немного проголодалась. Не будете ли вы так добры, чтобы подать чего-нибудь на перекуску? Полагаю, советники со мной согласятся?

Мой ответ как вода. В нём много слоёв. Во-первых, я делаю вид что не понимаю намёка Сигера. Будь я хорошей и покладистой сестрой, я бы подорвалась и сказала бы что он, конечно, своей чуткостью угадал! Но какая я могу быть? уж точно не покладистая! Так что даже если бы я сейчас и впрямь умирала, я бы всё равно осталась здесь!

Во-вторых, я перебила его. Да, я перебила царя. Не брата, а царя. Потому что моя присяга ему не означает то, что я его хоть сколько-нибудь уважаю и советники должны это понять, а они поймут – те, кто долго обитают при дворе, всегда считывают такие незначительности. Ну и, наконец, в-третьих, советники, скорее всего, решат, что я плохо себя чувствую. Плохо себя чувствую и остаюсь! Вопреки всему. Не доверяю брату. Не доверяю Царю.

–Ты слышал! – Сигер, как всегда, в своей манере. Он только отдаёт приказы и даже не пытается узнать имени слуги, что несчастно торчит в нашем зале.

Но слуга понятлив, он бросается прочь, а я успеваю всё же послать ему виноватую улыбку, мол, ну такой вот он грубиян. Сигер сам виноват. Кто виноват в том, что он не утруждает себя запоминанием имён? Кто виноват в том, что Сигер не желает знать историю, которая не раз доказывала, что даже мелкий, незначительный субъект может сыграть свою роль? Служанка может привести тайными ходами, мальчишка-чашник может подлить яда в твоё вино, а слуга, что помогал тебе застёгивать камзол, легко может перерезать тебе горло…

Но Сигер всегда был снобом. Я тоже, но я одолеваю это в себе. Мне царствовать однажды или разойтись пеной морскою по бесконечной воде.

Подают тарелки. Есть я не хочу, но придётся делать вид. К несчастью, рядом со мною ставят тарелку с пирожными-ракушками-жемчужинками. Меня едва не пробивает на дрожь, я успеваю схватиться в последний момент.

Жемчужинки – любимые пирожные нашей сестры – Аланы. Младшенькая, любимица отца, о, как она меня раздражала! Певунья, плясунья, вечно в смехе и улыбках, в песнях и венках. Она тянулась ко мне, а я терпела.

Но в конце концов…

«Ты сделала то, что должна была сделать, Эва!» – голос разума строг и безжалостен. Правильно, он говорит правильные вещи. То, что Алана открыто не признавала Сигера Царём, то, что отказалась ему присягать – великая глупость. Даже я присягнула.

Он ещё терпел! Запер её в покоях, надеялся, что она одумается – не с руки было ему казнить любимицу отца в первые дни правления. Но Алана сказала мне, тайно сказала, что хочет убить Сигера. У неё не было никакого шанса – она и ножа в руках-то не держала! Но я всё равно сказала об этом брату.

Сигеру. Царю, чтоб его!

И теперь Алана в темнице. Там холодно и сыро, там нет не только пирожных-жемчужинок, но и бульона не подадут горячего. Для изнеженной Аланы это кошмар. А для меня – выгода. Во-первых, так я смогу её выпустить, и народ это понравится. Во-вторых, в дальнейшем, даст Океан, Алана будет тише и податливее.

Это ещё одна выгода. Это ещё одно дело, происходящее по принципу «так надо». И я уговариваю себя, что это на благо, что я забочусь обо всём будущем Морского Царства и заключение Аланы – малая жертва. Я уговариваю себя тем, что покусись она на Сигера, оказалась бы там же, а так я хоть показала ему, что на его стороне.