Перчатка даллы Рэн

Перчатка даллы Рен

А работаю я оценщиком в антикварном магазине.

Ну и вы же понимаете, время от времени с чем только не приходится столкнуться: проклятая мебель, отравленные книги, призраки в гардеробе, сумасшедшие родственники... всего и не упомнить. Но эта история была особенной, потому что произошла она не с кем-нибудь из клиентов, а со мной самим.
И началась она... дайте подумать, а, пожалуй, три года назад, когда к нам в магазин принесли ту картину. Да вы её, наверное, знаете — она теперь в Музее Столетий висит. Далла Рэн с любимой обезьянкой, кисти Пайрики. Отличный образец позднего неореализма, я бы даже сказал, с толикой... а впрочем, что вам те термины? Красивая, одним словом, картина.

Далла на ней стоит вполоборота к зрителю, в голубом платье с пурпурным лифом, перчатки на ней тоже пурпурные, а ещё одну — белую — перчатку она держит в руке. Но в тот день, когда картину принесли в магазин, эта перчатка была красной, как кровь. 
Я справился в "Словаре изящных искусств" — всё верно, должна быть белая. Открыл на всякий случай "Подробный справочник наилучших картин" — а там и вовсе жёлтая. Что, думаю, такое? Хорошо, позвал нашего штатного эксперта, тот поколдовал, подышал на стекло и заявил: картина — подлинник, работы, действительно, Пайрики, годы создания назвал, материалы... всё честь по чести.

Но перчатка-то красная!

Хозяин нас торопит, мол, решайте быстрее — берём или не берём? А мы что можем? Если это настоящая Пайрика, то тогда за эту картину можно весь наш магазин десять раз скупить; а если фальшивка, то и стоит она не больше обычной копии.
Вы скажете — ну купить бы как копию, а если окажется подлинник, то нам же выгоднее. Ан нет, господин хороший! Мир искусства тесен, а мир ценителей искусства — того теснее. Пройдёт слух, что магазин такой-то покупает подлинники за гроши, а перепродаёт за золото — и клиентов у нас не станет. Никто не хочет быть обманутым, знаете ли.
Одним словом, оказались мы в тупике.
Эксперт тогда предложил: «Давайте оставим картину здесь до утра, утро-то вечера мудренее». На том и порешили. Поставили даллу Рэн на почётное место, накрыли тканью и вернулись к своим делам.
Ну а утром, как вы, наверное, догадались уже, перчатка была белее белого.

Тут меня уже заедать начало: что за дьявольщина творится? Я ведь человек не суеверный, и всё то, что я вам про привидения в гардеробе говорил, это я говорил в ироническом смысле. Мало ли что народ болтает, мало ли какими байками клиенты цену пытаются сбить или набить — есть только доски, да холсты, да краски с лаками, а духов в них никаких нет. Так вот я думал до того случая.
Но против опыта, основы рациональной и научной мысли, не попрёшь: если перчатка меняет цвет, хотя перекрасить её никто и никак не мог — надо работать с этим фактом и уже от него строить любые, как говорит наш эксперт, "гипотенузы". (Колдовать-то он мастак, но с общим образованием у этих узких специалистов... беда, ой беда.)
И пошёл я за ответом в библиотеку, в раздел исторической литературы.

Кто такая эта самая далла Рэн? Хороший вопрос! Вам на него знать ответ неоткуда, вы ведь не из наших краёв. А здесь вам любой ребёнок расскажет историю о хозяйке Белой Башни —  это руина такая живописная к югу от города. Если самоходкой ехать, из окна её хорошо видно...
Далла — это как "дама" по-нашему — Рэн была царевной тафеев, племени, которое бежало в наши края в пору Большой Войны. Их тогда резали, как свиней в ноябре: Таф граничил с обеими империями, и ни в одной их не любили. Очень уж они странный народ, эти тафеи: на людях без перчаток не показываются, три дня в неделю из дому не выходят, не едят ни рыбы, ни специй, да ещё и славны алхимическим мастерством. И богаты, говорят, были без всякой меры. Ну а мы в ту войну благоразумно хранили нейтралитет, вот и тянулись к нам караван за караваном, да... но не о том речь.

Речь о том, что далла Рэн привела своих подданных в наши земли и построила для них город, в центре которого и стояла когда-то Белая Башня. А взамен от неё наш король только одно попросил: руку и сердце. Конечно, она не отказала. Только два условия поставила: не принуждать её отказываться от родных обычаев и позволить ей жить в Белой Башне хоть два месяца в году. Король, конечно, согласился — очень уж хороша была далла Рэн. Ну, вы же её видели, на картине-то.
В общем, сколько-то они вместе прожили, и тут король начал ревновать. Не давали ему покоя отлучки жены в Белую Башню, да и её любовь к алхимии тоже пугала. Потому окружил он даллу Рэн слугами, фрейлинами и просто соглядатаями, и так подстроил, что ни на краткий миг она не оставалась одна. А чтобы ещё больше уязвить жену, приказал все её перчатки собрать и сжечь, чтобы она ходила с голыми руками. Ну да королева-мать такого не стерпела, сына осудила и подарила невестке белую шёлковую пару.
Так эту пару далла Рэн и проносила до самой смерти — всего-то, пожалуй, месяц или около того. Изо дня в день она становилась всё бледнее, всё тоньше, всё печальнее, пока наконец и не умерла в своей Белой Башне. Переступила порог и упала замертво...

— Так, погодите, достойный антиквар! Вы говорите, далла Рэн жила и умерла в Великую Войну? Но ведь Пайрика родилась только...
— Совершенно верно! Та же мысль пришла и в мою голову, когда я лежал без сна в своей кровати и ворочался с боку на бок. Как могла Пайрика писать даллу Рэн, если они никогда не встречались? А ведь писана далла с натуры, это я вам уверенно могу сказать, есть у нас, искусствоведов, свои способы такое определить.

Может быть, датировка народной легенды привирает? Но нет. Я в архиве прошерстил все хроники, затребовал даже церковные книги из собора св. Сильвеспера — всё сходилось. Вот запись о приходе тафеев на наши земли, вот молебен на закладном камне Белой Башни, вот роспись свадебного торжества короля Сигридина и даллы Рэн, а вот её уже и отпевают...
Ну, а передвинуть жизнь Пайрики и подавно никак не получалось. 
Значит, дело было не в датах. Значит, надо было продолжать поиски.