Перегудница. Том 1

Часть первая. Глава 1

Перегуднѝца – струнный смычковый и, вероятно, одновременно щипковый инструмент
(А.А. Банин. Русская инструментальная музыка фольклорной традиции);
музыкантша, исполнительница на струнных инструментах
(К.А. Вертков. Русские народные музыкальные инструменты).

Якоже надо мною ныне творитца, не ведаю. Жив ли я или мертв? Право, впрям того знать не могу, подлинно ли умер есмь. Аз подлинно слышу, что от мене […] правым ухом вышла душа. Токмо еще мнится ми, яко несколько света помню. […]Тамо лежит моя шляпа, зде мой кафтан и штаны. Токмо того не знаю, где глава моя.
«Комедия о Юдифи»

КАПА-1

Солнечные лучи гуляли по водной поверхности и со спины подсвечивали памятник Чкалову. Он высился над нами исполином, уходящим далеко в небо – огромный, монолитный и как будто живой. Точно увеличенная в размерах статуя Командора. Грозный страж города, не так давно носившего его имя [1]. Каждый раз, подходя к мосту, я смотрела на Чкалова с некоторой робостью, мысленно спрашивая разрешения пройти по дороге между двумя частями света.

Но сегодня мост был закрыт.

Там, внизу, велись ремонтные работы. Будь на дворе зима, можно было бы рискнуть и перейти по льду. А сейчас май.

– Воспользуемся фуникулёром?

– Вот ещё, – сказал Борис. – Мало того, что приходится проводить рядом с тобой столько времени, ты хочешь, чтобы мы остались наедине? – Он произнёс это так, словно я была чумная.

Борис был моим напарником по камерному ансамблю. Я играла на скрипке сонату Грига, а он мне подыгрывал. Естественно, эта обязанность его раздражала. Борис был очень талантливым пианистом, которого регулярно ставили на концерты и посылали участвовать в конкурсах и фестивалях. А я была обыкновенной скрипачкой. Да, отличницей, но не лауреаткой или стипендиаткой фонда. Играть со мной, да ещё и в качестве сопровождения, ему было зазорно. Борис искренне, от всего сердца не любил меня и брезговал мной. Однако перевести его в ансамбль к другому студенту педагог отказывался, и Борису приходилось меня терпеть. На репетициях без педагога он постоянно придирался к моей игре: к интонации, к ритму, к характеру музыки, даже к тому, как я одета, хотя уж это точно его не касалось.

И, разумеется, он звал меня Каплей. А я его в ответ называла Бобиком.

Из всех предложенных для меня имён мама выбрала самое замысловатое – Капитолина. Не то чтобы оно мне не нравилось, просто было уж слишком непохожим на обычные девчачьи имена: Маша, Аня, Настя или Света. Ну хоть не Тракторина [2], и то хорошо.

Однако неприятное воспоминание об одном затейнике, придумавшем дразнить меня «Капля гуталина», нет-нет да и приходило на ум. Потому что, хотя «гуталин» мои подросшие и ставшие чуть более вежливыми одноклассники уже не упоминали, Каплей меня продолжали называть все. Капа, Капля – что уж теперь сделаешь. Я, правда, предпочла бы быть Линой, но мало кто задумывался о моих предпочтениях.

Одно время я думала: вот исполнится восемнадцать, и я поменяю себе имя через паспортный стол или где там это делают. Буду не Капитолиной, а Катериной. Но как-то всё времени не было всерьёз этим заняться. Учёба в музыкальном училище – дело серьёзное, отвлекаться некогда. Чуть зазеваешься и, как говорит мой дедушка, «вылетишь кандибобером». Понятия не имею, как выглядит кандибобер, но вылетает он, должно быть, как ядро из пушки – стремительно и неотвратимо.

__________

[1] Оренбург (здесь и далее примечания автора).

[2] Одно из многочисленных странных имён, появившихся в СССР, наряду с Даздрапермой, Октябриной, Мэлсом и Виленом.

__________

...Борис отказался ехать на фуникулёре, сославшись на дороговизну, и предложил пройти пешком до следующего, автомобильного моста. Мне не хотелось с ним спорить, и мы пошли. Солнце медленно опускалось к краю земли, и далеко на западе уже виднелась алая полоска среди ясного белого неба. Воздух был пронизан запахами цветущей сирени, скошенной травы, машинного масла из газонокосилки и выхлопных газов. Борис размахивал портфелем и шёл, широко расставляя ноги, как журавль. Его длинная фигура выглядела смешно в пиджачной паре, ненужной в такую тёплую погоду. Мальчик выделывается, что ж поделаешь.

Мы подошли к автомобильному мосту и под шум проезжающих машин перебрались по узкому тротуару на ту сторону Урала. Я не любила и побаивалась здесь ходить из-за оживлённого движения на дороге. Обычно я ездила в европейскую часть Оренбурга и обратно на автобусе, но сейчас был уже вечер, временные интервалы стали шире, и мы с Борисом оба не хотели терять время на остановке. Кроме того, хотя мы постоянно ругались, тем не менее, старались не привлекать к нашим ссорам излишнего внимания, а в транспорте это было бы трудно.

– Ну что, показывай давай, где твой дом, – буркнул Борис. Мы спустились с моста с противоположной стороны от монумента [3] и зашагали по утоптанной тропинке через рощу к Кузнечному. Пока мы шли, ещё больше стемнело, и лесок вокруг нас погрузился в синие сумерки.

Борис перестал подпрыгивать и шёл теперь нормально, даже слегка настороженно. Не знай я его так хорошо, подумала бы, что он боится. Но причина беспокойства моего товарища была ясна и мне, и это меня сильно смущало. Вокруг нас было непривычно тихо: ни птичьего щебета, ни далёких людских голосов в частном секторе, к которому мы уже скоро должны были выйти, ни оставшегося позади шума машин. Словно поняв мои мысли, Борис, шедший в нескольких шагах за мной, резко остановился и поднял руку ладонью вперёд, показывая, чтобы я молчала. Сам он произнёс раздельно и безэмоционально: