Перекресток

Глава 6

Катя умостилась на пледе рядом с Алексеем, уложив голову ему на грудь. Он же полулежал, упершись спиной об ствол дерева, и морщился, глядя на свежее утреннее небо и пожевывая колосок. У него наконец-то наступило время долгожданного отпуска, так что Катя вовсю наслаждалась его первым днем — решилась оставить детей на Валентину Сергеевну и Люсю, а сама, не включая утром радио, до рассвета сбежала с Алексеем в поля.

И сегодня был один из самых лучших дней для нее — она могла просто отдохнуть под теплым июньским солнцем в объятиях Алексея. В доме это всегда было трудно сделать — там были дети и теть Валя, а к Алексею подселили нового молодого летчика.

— Кать, — позвал он ее, погладив широкой ладонью ее по волосам, — Катерина…

— Что? — пробурчала она. Ее немного разморило под солнцем, и она уже начала потихоньку засыпать, как голос Алексея разбудил ее.

— Ты когда замуж за меня выйдешь?

Катя резко распахнула глаза, но с места не двинулась. Он снова завел этот разговор…

— Ну, Леш…

— Да что Леша да Леша? — вздохнул он, прижимая ее к себе. — Я люблю тебя ведь. Тебя и детей твоих. Распишемся, вместе жить будем… Не надоело еще вот так, на два дома жить?

— Лешенька…

— Я уже тридцать четыре года Лешенька. Кать, ну вот что тебя останавливает просто сказать мне «да»?

— Я боюсь, — после продолжительного молчания ответила она.

— Чего?

— Разве ты сам не понимаешь?

— Объясни. Я с легкостью разбираюсь в устройстве самолета, но ни черта не смыслю в женской логике.

— Во-первых, я боюсь, просто боюсь. Ты же помнишь, я рассказывала тебе, что произошло с… с Власом. И я боюсь, что что-то подобное сможет произойти и в этот раз. Ты не представляешь, как тяжело мне было пережить это…

— Ты же понимаешь, что это произошло потому, что, — мужчина запнулся, не договорив.

— Говори, как думаешь, — тихо попросила его Катя.

— Это произошло потому, что он был греком, — после недолгого молчания произнес Алексей. — Ты же знаешь, эта волна арестов по всей стране… Прекрати себя винить. Просто не то время и не то место. Да и ты мне рассказывала про Ефремову, так что… Теперь тебе нечего бояться — меня не арестуют, на меня никто не напишет донос, со мной не произойдет ничего такого. Ты ведь и сама это понимаешь?

— Понимаю, — согласилась она.

— Ну вот… А что же во-вторых?

— Во-вторых, — Катя глубоко вздохнула и тогда продолжила: — Во-вторых, я боюсь, что меня не примет твоя семья.

— Это еще почему?

— Почему? Кто твои родители? Отец — военный, а мать — врач, заслуженный хирург.

— И что с того?

— А с того, что я — никто. Я не знаю ничего о своих родителях. Я воспитывалась в детском доме — какой толк из меня вышел?

— Ты учительница младших классов. По-моему, этого достаточно.

— И при этом я не работаю по специальности.

— Это не причина.

— Хорошо. Дети — чем не причина? Они не примут чужих детей.

— Ты просто не знаешь моих родителей. Они все поймут и примут.

— И как же они поймут и примут то, что это дети расстрелянного грека? Не забывай, за мной тоже могут прийти в любую минуту.

— Ты издеваешься?

— Я всего лишь хочу, чтобы и ты не попал в эту историю.

— Кать, прошло уже почти четыре года с тех пор. Если бы тебя и вправду искали, то уже бы нашли… наверняка нашли бы.

— Значит, ты думаешь, что меня могут искать?

— Что? — Алексей замолчал, глупо захлопав ресницами. Мотнув головой, произнес: — Нет, конечно. С чего ты вообще взяла, что…

— Леш, ты сам сказал это только что, — прервала она его. — И все равно. К таким, как я, хорошего отношения никогда не складывается.

— Кать, — тяжело вздохнул мужчина, — ну сколько можно? Ты ведь здесь уже больше трех лет живешь. Ты ведь знаешь меня…

— Знаю.

— Знаешь, как я к тебе отношусь?

— Знаю, — повторила она.

— Ты же понимаешь, что я не отступлюсь?

Катя вздохнула, закрыв глаза. Она это понимала, прекрасно понимала. Да и она рада бы сказать ему «да», согласиться на его предложение, но… она боялась. Она боялась, что и в этот раз все может пойти не так. Да хотя бы из-за войны в Европе — Катя переживала, что Гитлер может напасать и на них, несмотря на пакт. И тогда она точно потеряет Алексея. Почему-то ей казалось, что именно из-за ее согласия зависит, нападет ли Гитлер на СССР или нет.

— Кать, — тихо позвал ее Алексей после долгого молчания.

— Что? — она уже приготовилась снова выслушать ту же просьбу.

— Ты не ходила к дядь Степану? — спросил он.

Катя вздохнула.

Степан Никодимович Саенко или дядь Степан, как все его звали, был одним из важнейших людей в поселке. Ни в ком из тех, кого Катя знала, она не наблюдала такой цельности душевных и физических сил, такой широты интересов, а главное, разнообразных умений, как в дяде Степане. Раньше он был таким же летчиком, как и все остальные, кто жил здесь, но пару лет назад на учениях ему пришлось совершить аварийную посадку, во время которой он получил контузию, и больше не летал. Тем не менее, дядь Степан все умел и все любил делать. Он оборудовал в соседнем колхозе пасеку и на аэродроме половину самолетов перечинил своими руками Степан Никодимович. Отправляются ли в ночь летчики на рыбалку — стучат под окном Степана Никодимовича, а он уж штопает сети и потом отправляется с ними на реку.

Сейчас же дядь Степан занимался тем, что помогал односельчанам найти их пропавших родственников. Он уже успел помочь многим, в том числе и Раисе, которая искала свою пропавшую пятнадцать лет назад мать. И нашел-таки ее дядь Степан — та уехала на Урал, где обзавелась новой семьей.

Алексей уже давно говорил сходить к нему, да и дядь Степан сам не раз предлагал свою помощь, но Катя отказывалась. Она не хотела искать своих родителей. Она боялась разочароваться. А что, если ее отец — белый офицер? Что, если ее мать попала в ГУЛАГ? Что, если они были осуждены по 58 статье? Катя не хотела этого знать. А что, если они мертвы? Ну, что ж, тогда все было зря… разве что тогда она будет знать, хоть кем они были. А нужно ли ей это? Она боится узнать правду.

— Нет, не ходила, — наконец произнесла Катя, вздохнув.

— Почему?

— Я не хочу.

— Катерина, ты же можешь узнать хоть что-то о своих…

— А зачем мне это? Разве это хоть как-то изменит мою жизнь?

— Но ты будешь знать хоть что-то. Надо знать свои корни.

— Даже если они вдруг окажутся белыми?

— Не придумывай…

— Всякое может оказаться правдой, к которой я не готова. Алексей, пойми, меня устраивает то, что у меня есть сейчас, то, что мне сейчас известно. Большего я не желаю.

— Эх, Катя-Катя, — вздохнул он.

— Давай больше не будем говорить на эти темы? — попросила она, взглянув на мужчину.

— Как скажешь, — согласился он. И сразу же добавил, обвив вокруг нее свои руки и сжав ее в своих объятиях чуть сильнее, чем следовало: — Но ты же понимаешь, что я не отстану от тебя?

Катя усмехнулась. Она поняла это с самого начала.

— Леш, слабее… Мне больно.

— Извини, — он ослабил хватку и поцеловал ее в висок. Забормотал: — Не рассчитал силы. Думал, скажешь, что сижу как памятник и мне нечем руки занять… Вот ты говоришь: потом. А я люблю тебя больше всех на свете… Родная моя! Катерина! Ты знаешь, никогда ничего не бывает «потом». Это только кажется, что все еще впереди, что жизнь длинна и счастлива, что сейчас можно прожить так, иначе, а потом все поправишь. Никогда это «потом» не наступает…

— Леш, — она вздохнула, так и не договорив. Она не знала, что ответить ему.

Сев, Катя протерла ладонями лицо, пригладила чуть растрепавшиеся волосы. Посидела пару минут, глядя за горизонт, на колышущуюся на легком ветру траву, подумала о чем-то своем, слабо улыбнулась и взглянула на Алексея, который все это время лежал молча и лишь глядел на нее, чуть щуря глаза.

— Поживем — увидим, — произнесла она. — Прошлый год високосный был, а этот счастливый будет. Еще увидишь.

Но Катя не знала, что происходит где-то там, далеко на границе, Катя еще ничего не знала, ведь утром она не включала радио. Это было 22 июня 1941 года. В тот день в четыре часа утра без всякого объявления войны германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза. Началась Великая Отечественная война.