Персик

Персик

   Где оно, благословенное время сознательных пассажиров? Да и было ли оно вообще? Слишком странной казалась теперь мысль о том, что когда-то проезд оплачивали самостоятельно. Правда, сейчас в Москве в общественном транспорте сделали турникеты – так что нужда в кондукторах отпала. Но когда ещё это новшество дойдет до их глуши… А когда дойдет, что делать ей, Любови Васильевне в ее пятьдесят четыре года, где искать работу?

   Как бы то ни было, сейчас обстановка в троллейбусах была напряженной. Неизвестно почему, но горожане больше не находили нужным оплачивать проезд. По крайней мере, сами. Они расставались со своей мелочью лишь под пристальным взглядом кондуктора, а нередко – и после неоднократной просьбы. Только протиснувшись к ним вплотную и осведомившись о билете, кондуктор мог до них достучаться – хотя бы до самых совестливых.

   Поэтому к вечеру все контролёры города S буквально валились с ног.

   Любовь Васильевна не была исключением. Вечером она садилась на любое свободное место и просто надеялась на сознательность  пассажиров. Поэтому выручка в вечернее  время резко снижалась.

   В тот день она особенно вымоталась. К неприятностям по работе (а перепалки с пьяными и нахальными пассажирами всегда неприятны) добавились проблемы семейные. Оказалось, что её дочка-второкурсница беременна.

    Хорош подарочек! У Любови Васильевны близился день рождения, как раз за день до Нового года, так что, можно сказать, двойной подарочек. Мало того, что её выжали с завода, планомерно уменьшая зарплату, что старший сын недавно поступил учиться в Москву, и они наделали кучу долгов – так ещё эта негодница подкинула забот! А будущий отец-то – такой же бедный студент, как она (это выяснилось после вчерашней семейной сцены), и жениться, конечно, не собирается. А кому, скажите на милость, придётся нянчиться с ребёнком? Всё ей же, Любе. Муж бросил их, когда дети были маленькими. Да Лиля и сейчас ещё ребенок… Куда ей рожать?

    От усталости и отчаяния Любовь Васильевна по дороге домой заплакала. Она плакала всегда тихо, прикрывая лицо ладонями, чтобы никто не увидел, без стонов и охов – только слёзы беззвучно катились по огрубевшим раньше времени щекам. И как она только не заметила? А Лилька, бедовая, ещё хотела скрыть, пойти тайно на аборт – даже деньги копила. Да только все тайное становится явным, и участковый гинеколог Анна Петровна, ещё Лильке помогавшая появиться на свет, встретила Любу вчера в магазине и все выложила, отведя в сторонку. «И чего удумала! А аборт Лильке делать никак нельзя, я ей битый час доказывала. Но упрямая, сил нет. Куда, говорит, я одна? На маму дитя повешу? Вы уж с ней поговорите, Любовь Васильевна, а не то натворит дел!»

    Слезы превращали окружавший мир в нечто еще более расплывчатое и смутное, и из-за всей этой туманности Любовь Васильевна даже прошла мимо магазина. Пришлось возвращаться на полквартала назад, по бело-серой кашице недавно выпавшего и уже начавшего подтаивать первого снега. Раньше Любовь Васильевна любила это время – дни перед Новым годом, обещавшие какую-то неясную надежду на условную сказку. А теперь даже не всегда замечала, что и снег-то выпал, пока он не начинал вот так таять и хлюпать под ногами. Дома закончился сахар и картошка, ну и надо уже покупать что-нибудь к празднику, хотя и настроение сейчас совершенно не праздничное… 

  Услышав, как в двери завозился ключ, задремавшая было Лиля подскочила на продавленном скрипучем диване, многое повидавшем на своем веку (и сильно пострадавшем от их с братом детских игр и войнушек) и глянула на настенные часы. Она-то хотела вечером погулять, навестить подругу – лишь бы избежать семейной грозы. Не успела. Теперь начнется… Вчерашнее бурное объяснение казалось ей только прелюдией.

   Да, ей было совестно отвечать на горький материнский взгляд, но что поделаешь? Сейчас уж кричи не кричи – всё без толку. И Витька уже третий день не звонит… И недостающую сумму на аборт вряд ли даст. А сроки уже поджимают… Подруги, хотя и сочувствуют, наверняка думают – сама виновата. И ей все чаще хотелось заснуть вечером и не просыпаться.

   Но мама что-то долго раздевалась и медленно переносила сумки на кухню. Лиля не выдержала и подошла к ней сама. И первое, что она увидела через худое материнское плечо, был лежавший на столе персик. Такой сочный, спелый – глаз не оторвать. У Лили даже голова закружилась, так захотелось попробовать. Она, кажется, сто лет не ела фруктов…

   В детстве, когда они с братом слишком шумели, мама обычно лишала их сладкого в виде наказания (хотя сладкое на столе и так появлялось нечасто). Лиля вспомнила об этом и опустила голову.

- Мам, можно я возьму ломтик? – все-таки спросила она через несколько тяжеловесных секунд.

- Да ешь весь, я же тебе купила, – проворчала Любовь Васильевна и поспешно пошла в спальню.

  Она переодевалась минут двадцать и не могла видеть, что происходило на кухне. А Лиля сидела, согнувшись, за столом, прижимала персик к груди и безудержно, по-детски взахлёб ревела.