Первая футеровка

Первая футеровка

052. Первая футеровка

03.06.1991

Первая моя футеровка должна же была всё-таки когда-то состояться! Несчастный многострадальный цементный сектор опять был весь в разгоне – даже его шеф Лебедев успел уже куда-то снова уехать. А тут вдруг футеровка на искитимском цементном заводе! Нужно было осуществлять авторский надзор за производством работ по выкладыванию фасонными изделиями с нашими смесями огнеупорной защиты внутри агрегата. Иванов с Исмаиловым выловили Жамала Габаева, который раньше работал у них, но потом, крепко повздорив с Исмаиловым, ушёл в «ГИНАлмазЗолото», но время от времени появлялся в институте. Они уболтали его вернуться обратно и, когда тот согласился, сходу и запихали его в эту командировку, а приказ о приёме его на работу сделали потом задним числом! Иванов вновь отобрал меня у Сторожева, взял у своей кассирши билеты для нас с Жамалом, и отправил в рейс.

3 июня 1991 года нас самыми последними посадили в залётный таджикский «Ту-134» на предпоследний ряд. Самолёт поднялся в воздух, перелетел Капчагай и пошёл вдоль железной дороги. На небе до самого Новосибирска не было ни одного облачка, поэтому я стал рассматривать, как она вообще идёт, эта Туркестано-Сибирская Магистраль. Кто тогда думал, что вообще появится доступный в интернете Google Earth? Карты-двухкилометровки окрестностей нашей войсковой части в Нуринске тогда ещё считались секретными.

Сразу за Капчагаем «железка» начала вилять огромными петлями вправо-влево, поднимаясь по серпантину на гору к Сары-Озеку. Сама эта станция находилась в середине последней, девятой по счёту петли. Всё это потом, лет через пятнадцать-двадцать, будет мною досконально исхожено-изъезжено, и сколько поездов там в самых красивых местах будет снято…

Далее линия спускалась по ущелью к Уштобе и, пересекая у Мулалов небольшой каньончик, выходила на абсолютно ровный участок, тянувшийся до Актогая. Дальше она уходила далеко вправо, к Аягузу, а обратно возвращалась уже в Семипалатинске. Над местным аэропортом наш самолёт повернул правее.

Пассажирам принесли обед, причём мусульманин Габаев отдал мне колбасу от своего комплекта, а серо-жёлтый цвет земли под самолётом сразу за Иртышом сменился на ярко-зелёный. Железная дорога опять оказалась далеко справа, где-то там же промелькнул Барнаул, а мы вскоре начали снижаться в Толмачёво.

В Сибири был самый разгар весны – вокруг здания аэропорта буйно цвела вся сирень. Нас встретила старинная подруга моей матушки Тамара Фёдоровна Частикова, прокатилась с нами в автобусе до своего Юго-Западного жилмассива, показала мне с автобуса дом, в котором живёт, и вышла. А мы доехали до железнодорожного вокзала, я быстренько переписал расписание искитимских электричек, а потом Жамал потащил меня к магазину «Золотой Ключик», где жил его старинный друг Алихан Машнин. Там мы напились чаю и часам к восьми вечера вернулись обратно на вокзал, забравшись там в ближайшую по времени электричку на Искитим.

Было жарко; дорога шла по самому берегу Обского водохранилища, и сильно хотелось искупаться. Количество народа в вагоне постепенно уменьшалось, но в Бердске он снова был полон. В Искитиме мы нашли общежитие цементного завода. Дежурная долго не хотела давать нам комнату, пока Габаев не заставил её порыться в журнале телефонограмм. Увидев запись о двух командированных из Алма-Аты, она заселила нас в двухместный номер с холодильником на третьем этаже здания.

Побросав сумки, мы ещё успели до двенадцати ночи, когда кончалась очередная смена, сходить на завод и поговорить с дежурным начальником смены. А на следующий день началась футеровка. Жамал бегал по заводу днём, а я выходил в ночь.

И вот в самый первый раз в жизни я остался один на один с толпой работничков доблестного «Востокцементремонта» – сплошь бывших уголовников, бригадир которых сказал сразу: «У нас – бригада «Ух!» – у кого в трудовой книжке нет записи об увольнении по 33-й (статья советского КЗоТа об увольнениях за нарушения трудовой дисциплины), таких к себе не берём!» Я пожал плечами в ответ: «Это ваша личная трагедия…»

Начали работать. Мужички попытались уменьшить в одном месте толщину шва, я заставил их в ответ переложить весь ряд по новой. Один из работяг стал орать, что они сейчас прекратят всю работу. Я и бровью не повёл: «Вот и здорово, тогда я пошёл спать. Хотите бастовать – бастуйте – не я же вам бабки плачу! Но если всё же будете работать, то будете делать только так, как я скажу…»

Ничего, смену доработали нормально. Я намазал образец смеси, как объяснял мне Жамал, под утро отнёс в муфель цеховой лаборатории – горит. Спёкшийся образец принёс Габаеву в подарок, отправил его на смену, а сам упал спать…

Так продолжалось два дня. Наконец вся положенная футеровка была готова, нам подписали все необходимые бумаги, и предпоследний искитимский день мы посвятили тому, что решили поехать в Бердск – по знаменитым в те времена магазинам некондиционных радиотоваров Бердского Радиозавода.

Но первым магазином, на который мы там нарвались, оказался «Детский Мир» с изобилием надувных игрушек. Жамал остановил какую-то юную прелестницу и, поговорив с ней минут десять, вызнал, куда нам дальше идти. По подсказке этой девочки мы вскоре нашли все те магазины, которые искали.

Побродили по «ЦУМу» и центру города, вернулись обратно на вокзал, и целый час ждали обратную электричку. На перроне третьего пути в ожидании своей электрички на фоне состава тёмно-серых вагонов-рефрижераторов стояла прелестная загорелая девочка в яркой зелёненькой маечке и беленькой юбчонке, через которую просвечивали тонюсенькие плавочки. Я пожалел, что у меня в этот момент не было фотоаппарата с хорошим объективом…

Субботним утром мы приехали в Новосибирск. Самолёт улетал на следующее утро, и я предложил поехать на Юго-Западный. Но Габаеву захотелось навестить Машнина – правда он не знал, прилетел ли тот из Москвы или нет. Жамал пошёл к ЦУМу, а я остался у пригородных касс и сказал ему, что жду его час – если он не возвращается, уезжаю на Юго-Западный к тётке Тамаре сам. Габаев через час не вернулся, и я поехал.