Первое и последнее письмо

Первое и последнее письмо

1.

Руки дрожали, то и дело пытаясь выронить листок из рук. Но разум дал невидимую команду ладоням сжать лист так крепко, что пальцы вжались в бумагу, отдаваясь в кончиках болью от перенапряжения.

«Здравствуй, отец. Я пишу тебе свое первое и последнее в жизни письмо. Ты знаешь, это так удивительно – писать, пусть даже ручка обводит очертания того, что потом сгорит в огне, и никогда не будет прочитано кем-то чужим.

Давно хотел тебе сообщить о том, что я устал. Больше не могу работать, что-то делать, тащить на своих плечах… мне нет смысла этого делать, ты же понимаешь? У меня нет собственной семьи, нет любимой жены и детей, а за душой – ничего. Я в этом мире, как ты однажды выразился про людей, «механизм системы». Мне было пять лет, и я помню твои слова, они засели у меня гвоздём на подкорке так сильно, что я мог бы выжигать эти слова на часах, чтобы каждый покупатель понимал суть происходящего. Именно так я себя чувствовал последние двадцать лет, ни больше, ни меньше. Именно поэтому я закрыл свой ларек еще месяц назад. Ты же верно подметил, что нет смысла ни в чем?

Сегодня, когда я писал тебе это письмо, я потерял остатки сил. Знаешь, это очень тяжело смотреть, как мама плачет, как Роберт кричит и прячется в шкаф, прям как я когда-то в детстве. Невыносимо приходить домой каждый раз, и чувствовать один и тот же запах всё время, двадцать четыре на семь. Я знаю, что я поступил подло, оставив тебя, оставив маму и Роберта, но я не могу это тянуть. Это больно. Слишком много я ждал чуда, которого так и не произошло. А ведь я поверил в то желание, которое загадал с мамой в ночь на Рождество в 2000 году, когда учился в младшей школе – ты после этого бросил пить через два месяца ровно на год. «Самый сильный год!» - говорила мама. И я запомнил этот год именно таким. Это было самое счастливое время, ведь за тот короткий срок ты был настоящим отцом, который ни разу не произнес словосочетание «механизм системы», но зато научил меня играть в волейбол, самостоятельно делать часы, писать стихи и читать Джека Лондона. Именно ты показал мне мир таким, каким я его пытался видеть, когда ты снова начал пить – полным возможностей и открытий.

Отец, я пытался, правда. Но последние годы я не могу уснуть, потому что мне снится один и тот же сон. В нём я бегу по темному лесу от зверя с твоим лицом; Самый страшный момент сна – зверь впивается мне в глотку так сильно, что я даже во сне чувствую настолько невыносимую боль и мучения, что просыпаюсь. Самый первый раз этот сон настиг меня, когда мне было три года. Тогда я ещё не разговаривал, потому что боялся, что ты оглушишь меня разговорами, как глушишь маму с самого моего рождения. Твоя философия мне понятна, только я так и не мог понять, ради чего тогда живёшь ты, если все мы – всего лишь механизмы какой-то непонятной системы? Я долгое время искал ответы на этот вопрос, и потому начал изобретать часы. Мне понравилось это занятие, правда, только вот клиентов у меня совершенно нет. Изделия ручной работы ценят очень немногие, и те немногие единожды заходили в мой магазин, и единожды могли что-то приобрести в нем. Есть ли смысл в моих трудах, если он не приносит дохода? Ты сам мне так сказал две недели назад. От тебя несло потом, спиртом и чипсами, и теперь я этот запах ассоциирую с бессмысленным существованием. Ты действительно прав каждый раз, просто я так и не мог поверить в то, что я – механизм, ведь однажды ты назвал меня гением, как раз в то время, когда ты не пил. Я очень сильно запомнил твои слова, и надеялся на их действенность все эти годы, но словосочетание «механизм системы» всё-таки пересилило желание быть чем-то большим.

Я знаю, что ты не бросишь пить, ведь ты мне так и говорил изо дня в день – «Я не брошу пить, Коди, потому что в этом нет смысла. И ты – никто, чтобы указывать мне, что делать». Ты оказался прав, отец. Я – никто. А как может «никто» совершить невозможное? Я не могу защитить маму от твоих пьяных скандалов, я не смог отгородить Роберта от того детства, которое сам пережил. Так зачем мне жить, если я – всего лишь механизм? Если я – никто?...»

Слёзы застелили глаза, и написанное ручкой расплылось перед взором. Мэтью сел на пол, и зашёлся в рыданиях.  Кисти рук дрожали, раскачивая письмо из стороны в сторону, но пальцы продолжали сжимать лист бумаги. Не отрываясь руки от письма, он обтер рукавом старой рубашки лицо, а затем жадно впился глазами в написанный сыном текст.

 «…Пожалуйста, уйди из жизни Роберта. Из жизни мамы. Уйди сам, ведь ты не сможешь взять себя в руки, ты никогда не бросишь пить, ведь ты сам мне так и сказал. Но я не хочу, чтобы Роберт закончил, как я. Скажите ему кто-нибудь, что я уехал, что я женился, что у меня где-то там – работа. Скажите ему, что я счастлив. Пусть он думает, что где-то всё-таки существует такое понятие, как счастье, что кроме твоего пьянства есть куча возможностей, как можно сложить свою жизнь. Брось маму сам, потому что она до сих пор верит, что тебя можно спасти. Но я больше не могу тебя спасать, ведь я посвятил этому всю свою жизнь, а в конечном итоге – в этом даже нет смысла.

Зачем живут все эти люди, отец? Неужели у них есть какой-то выдуманный смысл, то, чем они живут? Или эти люди тоже кого-то спасают? Боже, отец, я так устал. Я устал прятаться в своем магазине часов, как когда-то прятался в шкаф от твоих пьяных рук, пьяных криков, пьяных глаз, пьяного голоса. Это очень больно. У меня остались шрамы на моем теле, но они меня не волнуют, я смотрю на них без слёз. Но мой сон… он мешает мне жить. Он загнал меня в угол, где я трясусь от страха, не в силах совладать с самим собой, с тобой, с этим миром. Я больше не могу, отец…»

Пальцы разжали бумагу, и письмо, словно перышко, скатилось по воздуху на пол, улетев в другую часть комнаты. Мэтью приложил руки к лицу, и стал давить ладонями свои глаза, чтобы избавить их от потока подступающих слёз. Это письмо принесла в конверте Сара – новый владелец магазина часов «Happy year». Она сказала, что Коди сделал ей огромную скидку на товар, стеллажи и  оборудование, и что единственной просьбой была передача письма по нужному адресу. Пожав плечами, она отдала письмо в руки дурно пахнущему мужчине, и сев в свой старенький кабриолет, уехала прочь. Мэтью не долго думал, когда вскрывал конверт. Его утреннее настроение было паршивым, потому что за бутылкой бренди было не с кем поговорить – Дженни и Роберт уехали на школьное мероприятие, а Коди не было дома целые сутки. Его мало интересовало, о чем мог написать его сын, но это было единственным развлечением, не считая телевизора – чтение письма. Выпивка глотнулась с горла бутылки, и Мэтью взглянул на конверт. Но в тот же момент бутылка вырвалась из рук, и разбилась с громким звуком, застилая звоном стекла всю комнату. Руки задрожали, когда глаза прочитали первую строчку.