Снова и снова набирала она его номер телефона. Может, в сотый, а может, в тысячный раз. И слушала безнадежные длинные гудки, и пыталась представить себе незнакомую пустую квартиру, в которой единственным живым существом был звенящий телефон.
Это продолжалось уже вторую неделю. Она отваживалась звонить даже ночью – никто не брал трубку. Он, что, вообще не бывает дома? А может, что-то случилось? С тихим упорством крутила она диск телефона. Он много значил для нее, этот телефонный звонок.
Она решила набирать номер каждые десять минут. Ровно через десять минут, покрутив диск, она приготовилась выслушивать гудки, удручающие своей бесконечностью, и замерла, услышав после первого же гудка его голос. Это было так неожиданно, что она тут же забыла все, что собиралась ему сказать, и неуверенно пролепетала:
– Здравствуйте, я журналистка... Я хотела взять у вас интервью...
– Я же сказал, чтобы вы больше не звонили, – и короткие гудки, еще более безнадежные в своем отчаянии.
Действительно, он это говорил. Но ей казалось, если найти нужные, очень убедительные слова и все объяснить...
Ее предупреждали, что задание трудное и практически невыполнимое. Он старательно избегает встреч с журналистами, талантливо уклоняется от интервью, и если она хочет выполнить задание, то ей надо проявить настойчивость, граничащую с нахальством. Она молча выслушала советы, но решила действовать вежливо и цивилизованно: позвонить и договориться о встрече. И нарвалась на вежливый и цивилизованный ответ.
«Ну, что ж, – сказала она себе. – Проявим настойчивость».
Она стала подкарауливать его у театра. Но это оказалось еще более безнадежным занятием, чем сидение около телефона. Ее тут же вычислили. Его многочисленные сослуживцы любезно предупреждали о ее появлении и увозили его после спектакля на машине из-под самого ее носа. Задание по своей сложности стало напоминать третье поручение из сказки, знакомой с детства: «Пойди туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю, что».
Что принести, она знала – интервью, но куда идти – это, действительно, был вопрос.
Место работы – театр, казавшееся ей таким подходящим для доверительной беседы в официальной обстановке, исключалось целиком и полностью. До репетиции ему было некогда, во время репетиции он был занят, до спектакля его нельзя было отвлекать, во время спектакля его можно было видеть только на сцене, а после спектакля друзья-актеры окружали его шумною толпой и увозили на машине.
А она так надеялась на тихую прогулку вдвоем до станции метро. Сказалось незнание жизни «звезд» и чересчур романтическая настроенность.
Околачиваться возле его подъезда – адрес, как и номер телефона она узнала в первый же день в адресном столе – казалось ей неприличным.
Долгие вечера простаивала она у служебного входа театра, ожидая его появления и вызывая насмешки всей труппы. Ее уже знали в лицо, и порой она подумывала, не выкинуть ли ей какой-нибудь трюк с переодеванием. Перекрасить волосы, например, или надеть парик и прикинуться обычной поклонницей. Мысль была интересной, но, к сожалению, немного запоздавшей. Актеры уже настолько привыкли к ее присутствию у дверей театра, что, наверное, узнали бы ее в любом обличии.
Наконец, после очередной безрезультатной попытки поймать его в перерывах между репетицией, спектаклем и посадкой в машину, она решила перешагнуть через природную застенчивость и проявить профессиональное нахальство.
Рассчитав время его возвращения домой, она заступила на вахту у его подъезда, твердо решив дождаться его появления, даже если придется ждать до утра.
Он почему-то пришел один и пешком. Не было машины, битком набитой приятелями, из которой он, по ее предположению, должен был высадиться у подъезда. «Может, они увозили его только до первого перекрестка?»
Занятый своими мыслями, он мельком взглянул на нее и прошел мимо. Сейчас надо было бы броситься к нему, умело используя удобный момент и соответствующую обстановку, но она почему-то застыла, не в силах двинуться с места. Он замедлил шаг и обернулся еще раз, по-видимому, только сейчас узнав ее. Она кинулась к нему, словно верный пес, повинуясь лишь одному полувопросительному взгляду.
– Понимаете... Здравствуйте!.. Извините, пожалуйста, это очень важно для меня, мне обязательно нужно с вами поговорить. Пять минут, – выпалила она, волнуясь и опасаясь, что мимолетное виденье растает сейчас в полумраке подъезда или банальным образом просочится сквозь стену.
Он молча поднимался по лестнице.
– Дело в том, что это – мое первое интервью, мое первое задание, если я его выполню, то меня возьмут на работу, в редакцию. Журналисткой, – объясняла она, решив идти с ним до самой его квартиры и не отставать от него, пока он не захлопнет дверь перед самым ее носом.
Он не стал захлопывать дверь перед ее носом, а, наоборот, открыв замок, пропустил ее вперед. Вежливо и цивилизованно. Он сразу провел ее в гостиную и кивком головы указал на огромное кресло – она поняла, что это означает приглашение садиться, и послушно села. Он уселся на диване и недружелюбно поинтересовался:
– А почему ты хочешь стать журналисткой?
Честно говоря, томясь в ожидании у подъезда, она представляла себе эту встречу несколько иначе – так, как описывают это другие интервьюеры – непринужденный разговор за чашкой чая или кофе. Согласно этому сценарию, он должен был бы, усадив ее в кресло и извинившись, уйти на кухню и поставить чайник, дав ей тем самым возможность освоиться в незнакомой обстановке. По его взгляду она поняла, что кофе ей пить здесь, пожалуй, не придется. Наверное, этой чести удостаиваются лишь маститые журналисты, состоящие в близком знакомстве с интервьюируемыми.
Отредактировано: 14.11.2022