Первое лето нового мира

Первое лето нового мира

— Положим, я прикажу протащить по площади твоих жену и сына, привязав их к крупу коня. Отрежу яйца твоему щенку и скормлю их ему же. А пока он будет давиться собственными яйцами, я пропущу твою жену через моих обернувшихся, и заставлю её смотреть, как ты корчишься от боли, насаженный на тупой кол. А твои вои будут привязаны за ноги к двум согнутым берёзам, а потом отпущены. Что скажешь, княже, так будет по правде?

Могучий волколак не отрываясь смотрел на князя Мирослава. В жёлтых глазах зверолюда плясала плохо сдерживаемая ярость.

Князь выдержал тяжёлый взгляд волколака. Не отводя глаз, нащупал тесёмки на рубахе, развязал их, обнажив горло. Глухо ответил: — Мы в твоей власти, вожак. Я шёл к тебе по доброй воле, зная, чем рискую. Я мог бы оставить жену и сына в крепости, но зачем-то привёл их с собой. Как думаешь, зачем?

Волколак ощерился, показав сточенные, но ещё крепкие клыки.

— Неужели затем, чтобы их головы украсили мой частокол? Как голова моего отца украшает твой? И череп моего брата красуется над твоими воротами? Я удивлён не твоей храбростью, человечек, я поражён твоей глупостью! Рахмет, Микула, взять его!

Два дюжих кмета, стоявшие по бокам князя, разом шагнули к Мирославу, заломали ему руки за спину и замерли, ожидая воли старшего.

— Этого в поруб бросить. Княгиню и щенка — в клеть. Воев его связать и в яму на скотном дворе. На рассвете решу, что с ними сделать. Пока кликните Здрава ко мне, а Неждан пусть точит колья.

Согнутый вполовину, князь Мирослав поднял голову, сдув мокрый чуб с лица: — Я не прошу живота ни для себя, вожак, ни для своих людей. Я только прошу тебя подумать, Ратко. Только подумать.

Волколак подошёл к нему, пожевал бородой и коротко двинул князю в печень.

— Подумать просишь? А много твои предки думали, когда моего прадеда за хвост подвешивали? А когда наших братьев полевали, улюлюкая, о чём думали? О том, как будут шкуру волколака на пиру показывать, хвалясь? И пусть это будет шкура несмышлёныша-волчонка или беременной самки, они тоже думали?

Бледный от боли Мирослав угрюмо молчал. Капли пота стекали по его лицу, падали на дощатый пол.

Ратко сплюнул под ноги и махнул рукой.

— Тащите в поруб.

***

— Звал, вождь?

Пригнувшись, чтобы не задеть притолоку, в горницу к Ратко шагнул жилистый, седой как лунь зверолюд. Пустой до локтя рукав рубахи был обрезан и крепко зашит.

Вождь поднялся, приветствуя вошедшего, — Заходи, дядька Здрав, присаживайся. Совет твой надобен.

Помолчал, отвернулся к окошку и добавил:
— Не могу решить, что с князем Мирославом делать. Когда отец его на престоле сидел, тогда проще было, увидел человека — перехвати ему горло. А этот вроде и сам пришёл, меч за воротами оставил да родню чуть не в заложники привел, и мир предложил, а всё одно люди враги нам испокон веков, всё одно ловить и убивать нас будут. Да что говорить, давно ли ты сам лапу себе отгрыз, из их капкана вырываясь?

Здрав усмехнулся в усы и коснулся культи здоровой рукой. Глянул на вожака, прищурившись.

— А в чём совет-то нужен, вождь? Никак сам надумать не можешь, повесить его али голову снести? Или подкоптить на огне сначала?

Ратко молчал, уставившись на улицу, где в весенней грязи увлечённо возились дети зверолюдов, меняя обличье с волчьего на человечье и обратно.

Здрав откинулся на лавке и покрутил седой ус.

— Мыслю я, ты сам уже всё решил, владыка. И меня позвал, чтобы свои же думки из моих уст услышать. Мир с людьми нам нужен как воздух. Но… Как думаешь, насколько крепко будет слово князя?

Вожак оборотней повернулся и внимательно посмотрел на Здрава.

— Говори.

***

Тяжёлая дверь со скрипом сдвинулась на кованых петлях.

— Ты ещё не сдох, княже?

Мирослав разлепил веки. Через порог грузно шагнул Ратко, коротко бросив за спину:

— Огня мне! И воды принесите.

Присел перед князем, посветил горящей головнёй в лицо и протянул ему плошку с водой. Подождал, пока тот напьется, расплёскивая воду по шёлковой рубахе, ухмыльнулся хищно:

— Ну, князь, пора. Подымайся.

Мирослав поднялся, опираясь на стену. Утёр губы рукавом, покачнулся, свёл руки за спину. Сверкнув белозубо, усмехнулся волколаку: — Ну веди, Ратко. Пытать будешь перед смертью, или сразу на кол?

Ратко довольно оскалился, погладив бороду, — Придёт час, княже, всё узнаешь. Иди.

Перешагнув порог поруба, князь остановился, задрал голову и вдохнул свежий весенний воздух. Повёл плечами, понял, что руки ему вязать никто не собирается и удивлённо обернулся на волколака.

— Никак совсем слабым меня считаешь, вожак? А ну как сбегу, не пожелав на колу корчиться? Или, вон, рогатину вырву у стража, что ворон считает?