Песчаные Пожиратели

Глава 7

Глава 7

Королевская семья плотно связана с историей Гольфранской Академии. Многие сыновья обучались в академии, прежде чем стать наследниками и получить признание. Те, кто отказывается и дезертирует, признают предателями короны. Судят их так же строго, как и остальных преступников, приравнивая к мусору. Отказ от своего наследия и обязанностей — высший грех, который карается изгнанием или смертью.

Взято из книги Сайга Гольфрана

«Структура Гольфранской Академии»

* * *

— Моё имя Иоши, я из Реддила, — бодро отозвался мальчишка, идя рядом со мной.

Он не смотрел в мою строну, а наблюдал за спинами других новобранцев. Невзирая на оживленность, лицо мальчика отражало серьезность и сосредоточенность. Только мое молчание в ответ вынудило парня перевести взгляд ко мне.

— А ты? — нетерпеливо спросил Иоши. Слова вырывались из его уст четко и резко, стиль его речи отличался от остальных. Но голос мальчика, не смотря на это, был мягким и податливым. Он мог бы быть певцом. Лоснящийся голос, который не просто произносил слова, а делал из них нечто особенное. Сотворял из языка песню и обволакивал ею историю. Грустную, незнакомую, печальную, но светлую. Я могла бы услышать эхо его голоса в отзвуке своего сознания. Единственное, что я не могла представить, это то, что он мог бы петь на этом языке. Нет, ему подходит что-то более мелодичное, слова, которые произносятся медленно и на одном дыхании тягуче плывут вместе с говорившим.

Иоши все еще пытался смотреть мне в глаза. Он ждал ответа, который я не собиралась говорить. Но парень упрямо выжидал, словно мне просто требовалось время, чтобы вспомнить и он не спешил меня торопить.

— Не знаю.

Коротко брошенные слова уже успели въесться мне в кожу. Я потеряла счет, сколько раз моим ответом служили лишь они. Бессмысленные, но правдивые. Только такую правду от меня можно было и ждать.

Иоши нахмурился, его густые брови изломились, и появилась складка между ними. Но задавать еще один вопрос он не стал. С трудом могу представить на какие я смогла бы вообще ответить.

Широкий коридор по которому мы шли, уперся в большую двустворчатую дверь, которую тут же распахнули. Топот ног стихал по мере того, как новобранцы ступали на темную землю с полуразрушенной каменной кладкой, что служила дорожкой.

Я уже знала это место, сюда меня привели пару дней назад, избили и бросили в подземелья темницы. Утреннее солнце опаляло земли и выжигало скудную росу с листьев травы.

Сегодня начнется ваше обучение… Сказал тот гольфреец и он имел это в виду.

Испытания и тесты, которые начались, как только я ступила в тот залитый светом зал. И первое испытание я уже прошла. Вот только не знаю удачно ли.

Раздражение и злость смешались в темных глазах мужчины–гольфрейца, как только мы с Иоши нашли его в том просторном, но обделенном светом помещении. Ярость подобно желтым языкам пламени свечи плясала в его черных глазах. Словно огонь не был отражением, а действительно горел в нем.

Мужчина не много сказал нам, лишь выругался, бросаясь словами на неизвестном языке. Ни я, ни Иоши, не знали значения, но общий смысл разобрать было просто. А теперь мы здесь.

Каменная дорога уперлась в огромную площадку, которая была огорожена металлическим забором. По кругу от площадки располагались сидячие места, делая из этого арену. Слишком много фарса.

Это место сочилось жестокостью и злостью. Я опасалась дотронуться до теплого железа и ощутить скользкую мерзкую кровь на пальцах. Металлический привкус почувствовался во рту от этой мысли.

Вся площадь арены была застелена золотистым песком. И от палящего солнца казалось, что песок отражает упрямые лучи солнца, чтобы те ярким светом резали мои уставшие глаза.

Ненавижу сон. Утопать в беспамятстве выставляя себя беззащитной и ощущать тьму, которая успела проникнуть во все уголки разума. Поэтому кажется ироничным, что сейчас я чувствую себя уставшей, и мое тело требует лишнее время для сна.

Иоши засуетился рядом, силясь уловить взглядом фигуру гольфрейца. Мы остановились возле вгоняющей ужас арены, и все ждали, когда темный мужчина снизойдет до объяснений. Он бродил взглядом по новобранцам, но ни на ком не задерживался больше секунды. Он не видел в нас ничего интересного. От этого чувствуешь себя грязью под его солдатскими сапогами.

И я все больше чувствую себя ничтожеством, волочась за ним как стадо неотесанных животных.

Гольфреец скривил губы, этот призрачный жест был единственной слабостью на его каменной маске. Отвращение и восторг как черви роились на лице скрытые стеной отчуждения.

Такое знакомое чувство.

Когда пришла моя очередь ступить на жаркий песок, солнце было уже в зените. Разгорячённое тепло тел и тяжёлое дыхание сопровождало меня все это время. Стоны, проклятия и ворчания слышались со всех сторон. Но шум не превышал громкой отметки, все боялись выделиться, боялись привлечь внимание. Поэтому сквозь стиснутые зубы слышались лишь отголоски боли.

На песке было трудно стоять. Еще труднее будет сражаться, и защищать себя от атак. Сапоги проваливались в песок, движения стали хаотичными, неуверенными, слабыми. Каждый, кто выходил сюда терпели неудачу. Золотой песок окрасился в багровые пятна, песчинки слепились между собой в грязно-красные комья. Я могла услышать неприятный хруст под подошвой, солнце успело высушить кровь.

На лице гольфрейца блуждала легкая улыбка, она просачивалась сквозь плотно натянутую маску безжизненности. В руках мужчина держал деревянную палку, ее я уже видела и держала в руках в свой первый день здесь. Ее вес стал неприятно знакомым мне, она идеально прилегала к руке и стала продолжением моих пальцев, кисти, меня самой.