Песнь золотого полоза

Песнь золотого полоза

Песнь золотого полоза

Я бегу по лесной тропе, протоптанной предками, отбросив коромысла на сырую землю. Лапти из бересты проваливаются в овраги, увлекая меня в объятия душистых трав. Я сбиваю колени в кровь, но пугливой ланью, учуявшей охотника, стремглав бегу, петляя по тропе крестьян, охотников и рыболовов. Я слушаю шепот леса, и он напевает мне на пастушьей свирели. А ветер дыханием своим – то сбивает с ног, то подхватывает меня, чтобы заключить в горячие объятия Борея. А коромысла сиротливо и укоризненно раскинули свои руки, но ветер и лес гонят меня вперед...

Пусть мачеха и выпорет меня, я давно привыкла к жестоким наказаниям и побоям за малейший проступок. Не родная дочь, не любимая, бастрючка при живом отце и приживала, да слуга и нянька для младших братьев и сестер.

Как ясное солнце взойдет на темном небе, разгоняя дрему сонную, так и я встаю с первыми петухами. Тесто для пирогов замешиваю, крупу в чугунный котел – да на огонь. А потом скотину кормить, да корову с козами доить. Пока мачеха и батенька встанут, еда на столе дымится, надо младших будить и вести трапезничать. А глаза мачехи рыщут по углам, ищет чернобровая к чему придраться. Не найдет – все равно поколотит, али дурочкой деревенской назовет, перед отцом высмеет, да на всю деревню ославит. А сестры и братья хохочут, да нос воротят от платья в заплатках, да башмаков в дырах. Защиты другая у отца бы искала, да не смотрит папенька более на меня. Как привел в дом зазнобу свою, дочь чужачкой стала. А мачеха со свету сжить собиралась, да кто же от батрачки бесплатной в доме откажется? В доме добротном, дедом построенным, пожалели мне и угла темного.
Тяжела доля моя, а уйти мне некуда и помощи ждать неоткуда. И радость одна, по утру раннему отправиться в лес за водой озерной лечебной, дабы мачеха лицо ополоснула, да молодость возвратила. Лечебная ли водица, али нет, о том я не ведаю. Но люблю я покинуть дом опостылевший, да деревню оголтелую. Тишь я люблю, да покой. Босой по траве пройтись, да поклонится ясному солнышку в пояс. Цветов луговых сорвать, да венок сплести и бросить его в речку бурную. Да слова заветные не забыть выкрикнуть:

- Ты неси вода-сестрица венок мой, а ты солнышко-мать путь освети, ветер-братец листочки подхвати да суженому принеси.

Третий год как вошла я в возраст брачный, сердце у околицы то замирает, то поет свирелью. Женихи по деревне идут свататься. В каждом доме, где невесты на выданье, ждут девичьи сердца друга милого да любезного. А женихи песни горланят, пляшут, да в бубен бьют. Деревенские за ними с весельем и пляской идут, платками размахивают. Ждут любопытные перед чьей околицей остановятся разлюбезные.

И вот замирает все действо, жених выбор делает – платок через забор бросает в окно девицы красной. Коли люб жених девушке, так она в платке лицо кажет, зарумянившись поклоны шлет. И родители воспротивиться воле дочери не смеют, а к свадьбе осенней готовятся.
А коли не люб жених девушке, то платок сиротинушкой на крыльцо хозяйка дома вынесет – забирай молодец, не люб ты доченьки ненаглядной. Смех и веселье в толпе схлынет, потупятся свидетели, жаль жениха разлюбезного. Но вот новый молодец счастье пытает, да платок под окно любезной бросает.
Вот и мое сердце дрожит в ожидании. Но проходят женихи, да взгляд в мою сторону не бросают.
- Да кто-же возьмет тебя, чужачку проклятую.
Только браными словами и приветствует меня мачеха. А я помню другое время, когда с матушкой садились мы у печки, пела она мне песни, да волосы мои гребнем из кости расчесывала. Добрые то были времена. Матушка улыбалась, а когда не видела я, то с тоской смотрела на огонь. Но невдомек мне было знать, что видит она в пламени жарком.
Налетел ураган, стужа лютая, замело все снегом и льдом. Что заставило в лес бежать матушку, то мне не ведомо, но нашли ее за оврагами дальними. Не живую нашли, а мертвую в сарафане из льна белого с золотым платком, повязанным как у невесты. Осерчал отец то ли от горя, то ли от злости затаенной. Вещи матери снес во двор да поджег, а мне с тех пор и слова не молвил, будто с матушкой он и со мной попрощался навеки. Не прошло и месяца доброго, как привел он в дом дочку мельника. Невзлюбила меня мачеха, не смилостивилась.
Петухи пропели с первою зоренькой, а я в лес за водицей бегу. Улыбаюсь, а на сердце тоска-одинешенька. Расстелились цветы луговые, выбирай хозяюшка. Поклонюсь им до пояса, и в венок я вплету прядь волос с головушки. По колено войду я в воду, прошепчу нараспев слова к милому, да венок отпущу на волюшку.
Забыла слова я матушки, да наветы ее вечерние.
- Не ходи ты во темный лес, милая, околдует тебя царь змеиный.
По деревне давно шепчутся, парни злятся, а девки хохочут. Будто змей в лесу появился сказочный, кличут его золотым полозом. Рыщет змей по округе, пугает охотников. А девицы отворяют оконца, веря старой знахарке. Собирает она девиц у костра, и оживают ее слова. О величественных городах, да замках сказочных, скрытых глубоко под толщею горною.
Я не верю словам ее вкрадчивым, ложь соткнет покрывало из вымысла. Нет под землей городов, да сокровищ не мыслимых. Только смерть ожидает глупышку в объятиях полоза.
Ледяная вода ласкает колени, я раскинула руки в стороны, охватить хочу солнце ясное.

Появился тот змей неожиданно, чешуя золотом светится, а глаза полыхают пламенем.

Напугал меня своими кольцами, от страха и слова не вымолвить...

Я бегу по лесной тропе, протоптанной предками, отбросив коромысла на сырую землю.

Ветви больно хлещут по щекам, колючки рвут платье да кожу. Под ногами опоры не чувствую и лечу я в глубокую пропасть. Только змей не дает мне рухнуть, подхватил он меня хвостом жарким и к себе прижимает близко. Закричать я хочу от страха и ужаса, вспоминая погибшую матушку. Но взглянула в глаза золотые полоза и развеялся страх над округою.