Песня без имени

Песня без имени

Закат был багрово-жёлтым – расплывчатым, но роскошным, будто невидимый художник-кезоррианец оставил на небе несколько щедрых мазков. Альен сидел, прислонившись спиной к старой иве у озера. Никаких важных дел на сегодня не намечалось, так что часть вечера он смело мог посвятить закату – а ещё бесплодным размышлениям о том, почему до сих пор так и не сделал то, что должен.

Губы сами собой скривились в усмешке. Малоприятное, должно быть, зрелище – если со стороны; больше похоже на гримасу калеки, которого пнул, пробегая мимо, мальчишка-хулиган. Или на ухмылку древесного духа-атури, чьё лицо исказили морщины коры.

Плевать.

Альен давно не хотел задаваться вопросом о том, как он выглядит для окружающих. А не думать об этом значительно проще, когда один… Горделиво-смешная игра в независимость – самообман, как утверждал Бадвагур. Будучи агхом, в независимость он не верил. В кланах агхов все живут единым скопом под сводами гор, мыслят единым тараном, направленным на ворота (предполагаемого) противника (Альену иногда казалось, что таким врагом в представлении агхов способно стать хоть всё Обетованное).

Впрочем, Бадвагур мёртв. Зависимость всегда добровольна, и жертва тоже.

Не так уж важно, если жертва принесена во имя того, кто не стоит её. Кто только и может, что пялиться в закат и ковыряться в собственном несовершенстве – при том, что на кону мир. Не много, конечно, но и не особенно мало…

С зависимостями у людей – иначе. Как, впрочем, и у хвалёных бессмертных тауриллиан (ох, как же они, между прочим, зависимы от чужих косых взглядов!), и с беспомощно-кроткими полуптицами майтэ, и с боуги…

И с Отражениями.

Фиенни.

Альен откинул голову, устраиваясь поудобнее. В бездну всё это. Сосредоточиться на настоящем. Закат.

Было спокойно и пусто. Он вообще всё чаще замечал, что пустота с покоем связаны сильнее, чем принято думать. Косы ивы шелестели на ухо какую-то бессмыслицу, и закат из-за них выглядел полосатым. Мешанина чёрно-зелёного и розового с ядовитой желтизной раздражала – так же по глазам били только балаганчики странствующих артистов в Ти’арге и Дорелии, размалёванные радостно и безвкусно. Или дом Мервита, изобретателя из Долины Отражений – того, что неугомонно менял цвета и форму жилища, будто так можно сбежать от однообразия себя самого и жизни…

Но Мервит нравился Фиенни.

Фиенни. Боль вошла куда-то под рёбра, извернувшись там склизким и холодным, как сталь, языком. Нет, только не сейчас. Незачем.

Фиенни. Тихая и грустная улыбка – иногда её видно только в глазах. Иногда нужен особый свет (луна, желательно зимой или весной – так, чтобы зеркала всех Отражений в Долине томились и изнывали, переполнившись магией) и момент – замирание времени, мгновенное и жутковатое. Бледные пальцы в работе с серебром, стеклом и камнями – причудливая смесь колдовства с математикой. Шелестящий, как ветер в ветвях, и непременно провоцирующий смех.

«Ты говоришь о власти так, словно это данность. Её нужно добиваться, Альен. Значит, и она – заслуга».

«Зеркала созданы, чтобы ловить мысли и сны. Они сбрасывают покровы, поэтому их так боятся… Ты немилосерден к людям, ученик. Требуешь, чтобы они переступали через свою природу. Никто не обязан этого делать».

«Ты снова уходишь вглубь, а для этого заклятия важнее простор. Вдохни глубже и отпусти себя. Растворись».

Но в итоге он растворился сам. Солгал.

Фиенни… Зачем? Куда? Друг, Мастер, учитель. Ты.

Он не сразу понял, что уже не один возле озера. Тишина была безвозвратно разбита; аляпистый закат дробился в озере осколками витража. Фигурка в белом, бесшумно шагая, появилась со стороны Храма и теперь брела по берегу вдоль кромки воды.

И пела.

По голосу Альен узнал Тааль. Голос крылатых майтэ ни с чем не спутаешь – даже в человеческом теле, подарке глумливых духов… Громче и громче её песня разносилась над водой. Альен, естественно, не различал слов, но они были не слишком нужны. Всё ясно, всё до примитивности искренне – совсем как в песнях людей.

Поток боли – вхлёст, несдержанным фонтаном. Видимо, не только он здесь был уверен, что никто не видит и не слышит его.

Альен упёрся пятками в землю и ещё плотнее прижался к иве – чтобы тень от ветвей окончательно скрыла его. Дождался, пока Тааль подойдёт поближе, пока скорбь её дрожащего голоса дотянется до кожи, проползая по ней мурашками… Почти как от бесед (или молчания) с Фиенни. Почти – и всё равно не так.

– Альен, – она вздрогнула, умолкла и покраснела.

Бедная девочка. Временами жаль. Если бы не обряд Уз Альвеох…

Но обряд должен совершиться, и они оба знают об этом. Должен – во имя Хаоса и Фиенни. Ради того, чтобы разрушить смерть, чтобы законы мира остались в прошлом.

Чтобы ты вернулся. Не спорь, что хочешь этого.

Альен поднялся навстречу Тааль – с подобающей случаю мягкой улыбкой. Поздоровался и спросил:

– О чём ты поёшь, Тааль-Шийи? Звучит красиво.

– Для тебя – скорее уж странно, – она внимательно, не поднимая глаз, изучала мох под ногами. Альен видел по-птичьи хрупкую линию её подбородка и острые ключицы.