Петербургские каникулы

Глава 1

…Возвращалась назад в настоящее я с большим трудом. Сначала вернулась боль. Она раскаленным прутом пронзила мою бедную несчастную голову от затылка до лба и растеклась жидким металлом по всей черепной коробке, пульсируя в такт какой-то дикой мелодии.

Потом вернулся слух. Лучше бы он еще погулял. В блаженную тишину небытия ворвался жуткий шум, добавляя к уже имеющейся боли неповторимые ощущения. Какофония звуков была душераздирающей. Шум проезжающих машин, голоса людей… Один, особенно визгливый ввинчивался в мозг с особой нежностью. Слов разобрать я не могла, но даже звука хватило, чтобы у меня появилось дикое желание перекрыть этой тетке кислород, тем самым заткнув ее хоть на несколько минут.

Я решила посмотреть на будущую жертву своих убийственных планов и попыталась разлепить глаза. Лучше бы я этого не делала! Яркий свет еще одним мечом боли прошиб мою многострадальную черепушку теперь уже в обратном направлении ото лба к затылку. Я со стоном снова закрыла глаза. Две боли смешавшись где-то в середине моего мозга, вызвав одну единственную мысль: «Пристрелите меня». И кто-то в ответ мне сказал с легкой усмешкой:

– Ну, зачем же так радикально?

Видимо я сказала это вслух. Я еще раз попробовала открыть глаза. Получилось. И даже уже не с такими последствиями. Но перед глазами всё плыло, качалось и вертелось. Острый приступ тошноты заставил меня резко сесть, и все-таки мой легкий завтрак, состоявший из чашки кофе и бутерброда,  решил покинуть меня, не успев даже осесть на дне желудка.

– Добейте меня из жалости…

Повторила я, и мир в очередной раз качнулся, а земля как-то стремительно стала удаляться от меня. И только тепло рук на спине и под коленями дали мне понять, что это не душа покинула мое бренное тело, а кто-то взял меня на руки. Чтобы не выкинуть вслед за завтраком еще и желудок, который, похоже, решил догнать беглеца за пределами моего организма, я снова закрыла глаза. Фуф… стало немного легче. И важный орган пищеварительной системы решил все-таки еще чуть-чуть побыть в составе моего изрядно потрепанного тела, остановив погоню где-то в районе горла.

– Конечно, – мягко, но с той же усмешкой в голосе, ответили мне, – вот только доктор посмотрит и вынесет свой вердикт. А там либо морг, либо вам еще придется осчастливить землю своим присутствием.

И я снова вырубилась…

Второе пришествие меня на землю далось значительно легче. То ли это от чего-то холодного на голове, то ли второй раз всегда легче первого, но очнулась я уже не от боли (она, конечно, осталась, но была уже вполне терпимой), а от прохладных касаний висков, затылка, и лба чьими-то ловкими и профессиональными пальцами.

– Ну, что вам сказать, молодой человек? Спешу вас обрадовать – у девушки таки есть мозг. Это медицински установленный факт, поскольку мы с вами, юноша, наблюдаем его сотрясение средней степени тяжести.

Вот попасть в руки к врачу с еврейским выговором я не мечтала никогда. Из вышесказанного я сделала вывод, что нахожусь в больнице и доставил меня туда какой-то молодой человек, надеюсь это не Дэн, потому что, если это он, то мой медицински установленный мозг эта ходячая язва выест ма-аленькой чайной ложкой. И всю оставшуюся жизнь мне придется терпеть его подколки на эту тему.

– Хорошо бы оставить сие милое создание у нас еще на сутки, чтобы понаблюдать, так сказать, лично за работой этого архиважного органа, но…

– Не надо…

Свой голос я узнала с трудом. Скорее это был не голос, а хрип.

– Ну вот. Деточка таки решила почтить нас своим присутствием. Открывайте глазки, барышня. Меня сильно интересует их цвет. И если он мне понравится, я таки оставлю вас для своей коллекции.

Не размыкая век, я промямлила:

– А какой вам нравится?

– А это зависит от вашего поведения. Открывайте, деточка, открывайте…

Я осторожно приоткрыла один глаз. Мир уже не кружился, и яркий свет не вызывал приступа тошноты. Тогда я открыла и второй, и попыталась сесть, но сразу четыре руки уложили меня назад.

– А вот вставать, барышня, я таки вам бы не советовал. Знаете ли, сегодня дежурит милейшая Марья Степановна, которая так любит свою работу, что заставит вас приобщиться к оной, если вы испортите начищенный лично ей кафель в этом храме чистоты и стерильности.

Голос врача действовал успокаивающе. Я бы даже сказала обезболивающе. Потому что с его болтовней меня по капле оставляла пульсирующая в голове боль.

– Посмотрите на меня, – я перевела взгляд на голос, – сколько пальцев вы видите?

– Восемнадцать…

– Шутить изволите. Это замечательно.

В глаза мне стрельнул луч фонарика.

– Давайте ме-едленно, очень медленно поднимаемся, – еще одни руки помогли мне приподняться, – Ну-с. Как вы себя чувствуете?

– Чувствую… – ответила я, подавляя очередной приступ тошноты.

– Голова болит, кружится? Тошнит? – из голоса врача пропала мягкость и еврейский акцент.