Петух святой Инквизиции Книга Первая

Глава 11

   В которой читатель встретится с художником Иеронимом Босхом и узнает о прошлом преподобного Иллария, а архиепископ Замометич поделится своими планами.

Domine, quo vadis?

Quoniam relinqui populum Meum,

Romam vado iterum crucifigi *

    *«Господи! Куда идешь?

И сказал Господь:

«За то, что ты оставил Мой народ,

 Я иду в Рим на второе распятие»

Апокриф «Деяния Петра»

   Хертогенбосх, или просто Босх, как называли свой город славные голландцы, ютился среди болот на слиянии двух рек – Аа и Доммела, почти в сердце герцогского леса – старинных охотничьих угодий герцогов брабантских. Семейство Ван Аакенов проживало в Босхе никак не менее ста лет, окончательно забыв о своей родине – вольном городе Святого Римского Престола – Ахене. Почтенный Ян Ван Аакен, старейшина рода, умер, оставив пятерым сыновьям свои умения и прибыльное дело. Художественная мастерская Аакенов процветала, особенно с тех пор, как стараниями герцогов Брабантских на месте сгоревшей базилики был возведен Синт Янскатеграл – собор святого Иоанна. Управившись с росписью стен, Ян Ван Аакен занялся изготовлением церковной утвари, приобщив к сему богоугодному делу среднего своего сына – Антония. Так, мало-помалу, клан Аакенов прибрал к рукам весь художественный рынок города Босха, не пропуская ни одного значимого заказа. Скончался Ян Ван Аакен, как библейский Авраам, в  старости доброй, престарелый и насыщенный жизнью, заповедав за час до смерти любимому внуку Еруну побывать на родине предков. Оплакав деда, Ерун скоро забыл о завете, тем более что в мастерской его отца – Антония – дел ему было по горло. Он золотил статуи, расписывал утварь и стены и проявил немалый талант к рисованию миниатюр. В год, когда Еруну исполнилось четырнадцать лет, в город пришел Огонь Святого Антония. Не то, чтобы юный Ерун  никогда не слышал об этой беде, но увидеть сей ужас собственными  глазами ему довелось впервые. Вдруг, ни с того ни с сего, здоровые люди начинали бесноваться и устраивать дикие танцы на городских улицах. А потом падали и кричали от боли, сжигаемые изнутри адским огнем. Их руки, ноги, носы и уши чернели за считанные часы, будто обгоревшие в пламени, а затем отваливались, оголяя остатки костей. Вместе с Антоновым огнем в город пришли и монахи-антониты, обустроив на окраине  госпиталь – «Domus eleemosynaria». Но молитвы мало помогали. Антониты-госпиталиеры, в своих черных рясах с синим финифтевым крестом на груди, бродили по окрестностям, собирая несчастных выживших и отправляя их в Domus, где ухаживали за ними, иногда заболевая сами и пополняя ряды калек.

Болезнь эта издавна поселилась в европе. Ее списывали то на божье наказание, то на происки ведьм. И хотя ведьмы исправно горели на кострах, а молитвы к небесам возносились ежеденно и еженощно, антонов огонь пожрал жизней более, чем пожрала их обрушившаяся на людей сто лет назад  чума.  Как ни берег сына почтенный Антоний Ван Аакен, как ни укрывал его в стенах дома, но в один злосчастный день огонь проник за высокий забор акеновской художественной мастерской. С утра юный Ерун жаловался на ломоту в теле, боль в животе и судороги. К вечеру стал безучастным ко всему, не замечая ни осунувшегося лица отца, ни плача матери. Ночью стал кричать от боли и просил родителей облить его водой, чтобы погасить сжигавший его огонь. А утром Ерун потерял рассудок. Он выбил окно и, сорвав с себя всю одежду, выскочил на улицу, где стал орать непристойности и корчиться в жутком танце смерти. Когда к нему подбежал молодой ясноглазый монах в черной рясе бенедиктинца, Ерун принял его за дьявола и вцепился зубами в монашеский рукав, в последней надежде спасти свою душу. Бенедиктинец боролся с ним до тех пор, пока подоспевший отец не помог скрутить парня и занести во двор мастерской. Добрые соседи Аакенов осторожно выглядывали из окон и крестились, не решаясь, впрочем, прийти на помощь. А юный Ерун продолжал визжать, потому что в его воспаленном мозгу лица монаха, отца и матери превратились в адские маски, а их руки – в щупальца, пытавшиеся вырвать сердце из его груди. Молодой монах быстро пробежался по двору и отыскал большую жестяную воронку с узким горлом, которую старший Ван Аакен использовал для приготовления темперы. Пока отец держал Еруна, монах сбегал с ведром к колодцу, и затем, вставив горло воронки в рот юноши, принялся лить в нее воду, периодически давая Еруну возможность вздохнуть. Мальчика рвало, и монах снова и снова вливал в него мюид за мюидом.  Не обращая внимания на протестующие возгласы старшего Ван Аакена, монах уложил Еруна на живот, спустил с него штаны и вставил горло воронки в ерунов задний проход. Он  промывал юношу так долго, что, в конце концов,  то, что извергалось из Еруна наружу, стало лишь слегка мутнее прозрачной колодезной воды. На следующее утро юный Ван Акен был хоть и слаб, но почти здоров. Так состоялось знакомство почтенного семейства художников Ван Аакенов с молодым бенедиктинцем Родериком Ван Вейтом, в монашестве –  братом Илларием.

Брат Илларий еще некоторое время навещал Еруна. Где-то из желания справиться о его здоровье, но более все же из любопытства. Юный художник так и не поверил, что жуткие видения, принесенные ему антоновым огнем,  были лишь следствием болезни. Он отчаянно спорил с Илларием и родителями, уверяя их в в абсолютной реальности того, что видел. В подтверждение своих слов он рисовал жутких чудовищ, подробно объясняя, кто из них и что именно от него, Еруна, хотели. Мастерство и явный талант юного рисовальщика неимоверно влекли Иллария. Он мог часами разглядывать рисунки, а польщенный  Ерун подробно объяснял ему, что и кто на них изображен. Антоний Ван Аакен и его почтенная супруга, однако, не разделяли восторгов молодого бенедиктинца. Пребывая в уверенности, что душа их сына в сетях дьявола, они неустанно молились, и хотя и благодарили Иллария за чудесное спасение, все же в глубине души желали, чтобы монах как можно скорее исчез из их жизни. А поскольку чистые и бескорыстные желания исполняются довольно быстро, то молитвы их вскоре были услышаны.