Пианино

Пианино

 "…к 2028 году человечество достигло наивысшего пика своего развития. Высокие технологии, научный прогресс, новейшие изобретения изменили человечество только внешне. Внутренних преобразований не случилось. Духовно и нравственно человек оставался на том же самом низком уровне.
  Третья Мировая Война шла совсем недолго – три-четыре дня. Были использованы сверхмощные атомные бомбы, новейшее бактериологическое оружие и новый вид уничтожения – экологические бомбы. Всё произошло слишком быстро. Когда оставшиеся в живых очнулись и осознали, что сотворили, было уже поздно. Девяносто процентов земного шара оказалось непригодным для проживания. Выжило всего несколько тысяч человек.
  Оставшиеся в живых люди постепенно стали собираться в группы. Вместе было легче выжить. А так же легче защищаться от других людей. Пища, жильё, одежда – всё то, что не было уничтожено во время войны, стало величайшей ценностью. В каждой группе был свой лидер. Группы людей стали бороться за пищу, одежду и прочие вещи. Они убивали друг-друга, проявляя при этом особую жестокость и беспощадность. Казалось, что человечество начинает дичать и возвращаться к тем временам, когда обитало в пещерах и охотилось на диких зверей. Только вместо зверей были люди. Таким образом, охотились друг на друга…"


  Геннадий предателей ненавидел. Он с презрением смотрел на человека, который сидел на табуретке и жадно хлебал суп почерневшей алюминиевой ложкой. Вообще-то, супом это назвать было нельзя. Баландой можно было назвать. Но человек был очень голоден и, видно, готов был жрать даже дерьмо. Его допрашивал Михаил. Петр Яковлевич пока не вмешивался. Он сидел в стороне, ни на кого не смотрел, делал вид, что ему всё безразлично, и подстригал ногти. Но на самом деле, он всё внимательно слушал.
 - …Так… Значит, ты готов показать, где прячется твоя группа? - допрашивал Михаил.
  Предатель часто закивал головой в знак согласия.
 - Тебя как зовут-то? – спросил Михаил.
 - Василием. 
 - Василием… Вот что, Вася, а не жалко-то своих?
  Предатель оторвался от помятой миски и улыбнулся. Он пожал плечами и ответил:
 - А чего жалеть-то? Кто они мне? Родня что ли?
 - Вот козёл! – внезапно сказал Григорий.
  Михаил повернулся к нему:
 - Гриша, помолчи.
 - Чего "помолчи"? Козёл он натуральный. На хрен он нам сдался? Чего с ним разговаривать? Монтировкой по башке – и все дела!
  Предатель испугался. Он побледнел, начал лепетать:
 - Ребята… Вы что… Я же с вами… Я же за вас…
 - Ни хрена ты не с нами, - яростно зашипел прямо ему в лицо Григорий. – Как ты своих сейчас сдаёшь, так ты потом и нас сдашь кому-нибудь.
 - Гриша, помолчи, - повторил Михаил.
  Григорий отошёл к окну. Михаил повернулся к предателю и продолжил.
 - Сколько в группе?
 - Пятеро. Три мужика, одна баба и пацан.
 - Мужики сильные?
 - Не, слабые. Дохляки. Пацану вообще лет десять.
 - Оружие есть?
 - Да. Два автомата. Один пистолет.
 - Что у вас есть? Какие вещи? Еда есть?
 - Есть, - предатель доел баланду и стал вылизывать миску.
 - Какая еда?
 - Ну…там…разная, - замялся предатель.
  Геннадий посмотрел на бегающие глаза предателя и всё понял. Он громко сказал:
 - Врёт. Миша, он врёт.
 - С чего ты решил? – спросил Михаил.
 - Да ты посмотри на него. Как он жадно жрал. Нет у них еды. Он и прибежал к нам потому, что нет еды у них.
 - Короче, - опять вмешался Григорий. – Всё ясно. Вот сволочь! Сидит тут себе, жрёт нашу еду и нагло врёт. Давайте прибьём его. Кто не хочет, то я это сделаю. Мне только в кайф замочить такого. Зачем он нам нужен? Трус, слизняк… Зачем держать это бесполезное дерьмо у себя, да ещё и кормить его? Да он прибежал к нам, чтобы только пожрать. Вот увидите, ночью он даст дёру!
 - Не кипятись, Гриха, подожди, - остановил его Михаил. Он посмотрел на предателя. Тот окончательно наложил себе в штаны и испуганно глядел на них. Он даже немного дрожал. – Какие вещи у вас есть? Давай, вспоминай.
 - Разные… Много вещей…
 - Например? 
 - Ну, много… Ребята, много вещей, - предатель запаниковал. – Не убивайте… Вещей много… Я покажу дорогу… Не убивайте, вы что, ребята...
 - Вася, какие вещи? КАКИЕ?
 - Ну, там… одежда… разная… обувь, туфли, ботинки… да много вещей… ну, там… пианино…
  И тут Пётр Яковлевич встал со своего стула. Его как будто изнутри током прошибло. Он вперил в предателя свой тяжелый немигающий взор.
 - Подожди! Что ты там сказал про пианино?
 - Про пианино?... Ну… Э-э…
 - Какое пианино?
 - В смысле?
 - Идиот… Фирма какая? Страна-изготовитель?
 - Я не знаю… Я не разбираюсь в музыке… Пианино, как пианино… Обычное такое…
 - Не сломанное? Не расстроенное?
 - Да нет, вроде… Пацан на нём нет-нет играет.
 - Мальчик умеет играть на пианино?
 - Не, просто по клавишам пальцами стучит, дурака валяет.
  Пётр Яковлевич повернул лицо к Михаилу.
 - Так, - сказал он. – Нападём сегодня ночью. Надо поторопиться. Пока пацан его до конца не доломал.
  Геннадий своим ушам не поверил. Он обомлел. Потом спросил Петра Яковлевича:
 - Пётр Яковлевич, постойте, мы должны убить этих людей из-за какого-то там пианино?
  Лицо Петра Яковлевича перекосилось от гнева. Он заорал на Геннадия:
 - Заткнись, дурак…! "Из-за какого-то там пианино…" Я тебе язык вырву за такие слова! Ты не понимаешь, что говоришь!
  Геннадий почувствовал, что сейчас не сдержится. Пришлось отвернуться.

  Геннадий вышел на балкон и посмотрел сверху на город. Вернее, на то, что осталось от города. Группа занимала здание, которое до войны было гостиничным комплексом. Балкон был на двенадцатом этаже.
  Темнело. Геннадию опять стало не по себе, когда он посмотрел на город. Один из немногих городов, оставшийся почти в целости и сохранности, которого не затронули атомные бомбы. Но город был мёртв, город был похож на разлагающийся гигантский труп. Дома больше всего напоминали помойные баки, а всё, что находилось на улицах или во дворах, напоминало мусор.
  Скоро совсем стемнеет и всё погрузиться в тёмную ночь, всё будет объято тёмной ночью. Кто-то из ребят разожжет в какой-нибудь комнате костёр, кто-то будет сидеть в темноте или уляжется спать. У шефа, Петра Яковлевича, конечно, есть свечи. Весь запас свечей принадлежит только ему. Боже мой, подумал Геннадий, всего лишь несколько лет назад у нас было электричество, были компьютеры, телевизоры, мобильники и прочее, прочее, прочее. Сейчас только одно осталось развлечение – собраться в темноте вместе у костра и вспоминать прошлую жизнь.
  Геннадий возвратился в комнату. Петрович, пока ещё было более-менее светло, читал вслух книгу:
 - …И явися ино знамение на небеси: и се, змий велик чермен, имея глав седьм и рогов десять, и на главах его седмь венец…
  Геннадий приблизился к старику и заглянул в книгу. Потом усмехнулся, заложил руки за спину и сделал шаг назад.
 - Апокалипсис… - проговорил Геннадий. – Всё читаешь свой Апокалипсис?
  Старик на мгновение взглянул на него, потом продолжил чтение.
 - Знаешь, что мы сейчас ночью будем делать, Петрович? – сказал Геннадий. – Нашему шефу приспичило приобрести себе пианино. Ради этого мы должны убить пять человек. Представляешь, Петрович?
 - …Сего ради веселитеся, небеса и живущии на них. Горе живущым на земли и мори, яко сниде диавол к вам, имея ярость великую, ведый, яко время мало имать… - прочёл Петрович.
  Геннадий, не отрываясь, глядел на этого полусумасшедшего старика. До войны Петрович был педагогом. Он никогда не ходил в церковь и верующим не был. Он преподавал историю и учил детей, что люди произошли от обезьян. А вот сейчас целыми днями только и делает, что читает Апокалипсис. Рехнулся старик. Жалко его. Скоро наши его убьют. Припасы кончаются, а старик никому не нужен, он нам обуза. Его пустят на мясо. Скоро он станет нашей едой.
  Геннадий присел на корточки.
 - Петрович, а с чего там Апокалипсис-то начинается? С ангелов этих, что ли? С того, как они начали трубить? Так?
  Петрович не отвечал. Петрович всё так же продолжал читать.
 - Апокалипсис начинается в нас. Мне так кажется, - сказал Геннадий. – Он начинался и заканчивался в каждом человеке. До войны и после войны. Редко кто это замечал. Но те, кто чувствовали это, наверное, пытались как-то исправить себя, отремонтировать себя изнутри, что ли…
 - …Зверь, егоже видех, бе подобен рыси, и нозе ему яко медведи, и уста его яко уста львова… - читал Петрович.


  Неожиданно напасть не удалось. Дело испортил пацан. Он услышал, как они вошли, и заверещал. Потом побежал куда-то в темноту. За ним ринулся Григорий:
 - Стой! Убью!
  Он его в самом деле убил. Догнал, а потом дал прикладом по голове. Пацан упал. Он завопил, что есть мочи. Григорий, яростно матерясь, зажал его на полу коленом и перерезал ножом горло.
  Мужики проснулись от криков. Ещё ничего не понимая, что происходит, стали отстреливаться. Причём, метко отстреливаться. Не сразу их получилось убить. Потом стали думать, что делать с бабой. Она громко плакала, сидя на полу, была похожа на большую тряпичную куклу.
 - Надо оставить, - предложил Игорь. – Баб мало у нас.
 - Мало, - согласился Михаил. – Если что – убить успеем всегда.
  Он слегка пнул бабу в плечо.
 - Эй, ты, останешься с нами? – спросил он её.
  Она закивала головой.
 - Будешь давать каждому, понятно?
  Она опять закивала головой.
  Предатель крутился рядом. Он был радостный, чуть ли не подпрыгивал, тараторил без умолку, и всем хотел услужил. Пётр Яковлевич взял его за горло.
 - Ты не суетись. Где пианино?
 - Там, там… Я покажу…
  И он показал. Не соврал. Пианино было в небольшой комнате, в центре среди прочего разного хламья. Пётр Яковлевич почувствовал, как у него перехватило дыхание. Он стоял на месте, замерев, минуту. Потом сделал шаг. Потом ещё один. Чувствуя, как сердце начинает биться спокойнее, Пётр Яковлевич вплотную приблизился к пианино. Он держал в руке факел и ощущал себя каким-то неандертальцем. Его охватила досада от таких ощущений.
  Я совсем забыл, кем я был. И что ЭТО для меня значило…
  Рядом с пианино стоял стул. Он сел на стул и раскрыл рюкзак. Достал два канделябра, свечи. Он чувствовал прилив вдохновения и вкус забытых наслаждений от соприкосновения с вожделенным объектом. Очень скоро свечи горели спокойными ровными огоньками и факел был потушен.
  Он закрыл глаза, поднял голову вверх, немного приоткрыл рот и возложил пальцы на клавиши.
 - Я извиняюсь, Пётр Яковлевич, но что нам теперь делать с этим козлом? – задал вопрос Григорий, уставившись на предателя.
  Ему никто не ответил.
 - Понятно, - протянул Григорий и улыбнулся как-то мерзко. Предатель понял, что пробил его последний час, и заорал благим матом. Григорий схватил его обеими руками за горло и поволок вон из комнаты. Затем стало слышно, как он начал бить предателя каким-то твёрдым тупым предметом. Монтировка, подумал Геннадий, как он и хотел…
  Пётр Яковлевич криков этих не слышал. Он был погружён в свои мысли. Он вспоминал, как до войны работал в филармонии, вспоминал блеск и успех концертов, друзей и близких, вспоминал ни с чем несравнимые звуки оркестра, музыку, музыку, музыку вспоминал он… И думал одновременно, какие скоты его окружают. Животные. Омерзительные животные, которым только выжить и ничего больше. Что они понимают в искусстве? В музыке? Чувствовали они вдохновение? Ощущали ли они себя творцами…? Нет. Животные. Больше нечего сказать. Они не понимают. Для них этот инструмент всего лишь дрова для костра, около которого можно согреться.
  Он нахмурился. Он отнял пальцы от клавиш и увидел… Он наклонился к клавишам, чтобы разглядеть. Потом он приблизил пальцы к своим глазам. Да. Кровь. Кровь убитых сегодня ночью. Он запачкал руки кровью, когда осматривал их тела… Чёрт, испачкал клавиши, подумал он, доставая платок из кармана. Платком он аккуратно и долго вытирал клавиши. Потом тем же платком тщательно обтёр свои руки.
  Григорий добивал предателя. С каждым ударом предатель стонал всё слабее и слабее. 
  Ерунда, подумал Пётр Яковлевич, главное – чтобы с инструментом всё было в порядке. Руки кровью замарать – пустяки это. Только не пианино.
  Григорий нанёс последний удар. Предатель замолк навсегда. 
  Геннадий прокашлялся в кулак, потом произнёс:
 - Пётр Яковлевич, разрешите доложить. Операция прошла не очень успешно. Наших убито двое – Алёшка и Ефим. Таранцев сильно ранен. Мужиков завалили. Пацана тоже. Бабу оставили в живых. Ребята говорят, что она пригодится.
  Человек, сидящий на стуле перед пианино, даже не обернулся. Он просто рукой сделал жест. Мол, иди давай.
  Геннадий вышел из комнаты и закрыл за собою дверь. И тотчас услышал звуки какой-то незнакомой, но очень дивной и красивой мелодии. Он усмехнулся.
  Подошёл Михаил.
 - Ну, как? – спросил он.
 - Никак.
 - То есть, как "никак"?
 - А так. Наплевать ему. Наплевать ему на то, что наших двоих положили, а одного ранили. Наплевать, что мы убили четверых, а эту женщину сейчас будут насиловать все, кому не лень. Наплевать ему. Дорвался до пианино. Музыкант хренов… 

2013 г.