Pick Up the Bones

Pick Up the Bones

Я кости родных собрал в старый мешок,

Их времени ход еще не стер в порошок.

В углу лежит череп, на нем нет больше лица,

А эти кости когда-то были руками отца.

На пальце костлявом вдруг блеснула искра,

То бабушки кольцо на руке мертвеца.

Вот ухо братишки и друга рука,

Их вместе собрать я не смогу никогда.
 

Alice Cooper

Тум… тум… тум…

Рывком сев на растерзанной постели и прижав руку к левой стороне груди, я почувствовал этот мягкий трепет. Жизнь. Смерть. Они отделены только одной преградой - звуком, с которым глубоко под рёбрами пульсирует крошечный кусочек мяса.

Подушечки моих пальцев скользнули выше и нащупали неровность.

Что мне снилось? Ведь что-то же было за мгновение до того, как зажглось верхнее освещение - всегда кажущееся спросонок очень ярким, почти обжигающим - и из динамика под потолком раздался резкий металлический окрик.

- Чёрт!

Я перестал себя трогать и, спустив ноги с металлической койки и уронив руки на колени, наклонился вперёд, пытаясь прийти в себя. В службе спасения я проработал необозримую череду дней, но так и не смог привыкнуть к тому, что голоса Ники, Хайе, Альберта или кого-нибудь ещё, карикатурно искажённые, способны раздаться в самый неподходящий момент - из рации, шипя, как стая разъярённых котов, когда мы останавливаемся у Центрального вокзала выпить кофе, или в нашей с Виком тесной комнатке, в которой помещаются только две узкие кровати, крючки для одежды, умывальник и заплёванное мутное зеркало - во время такого желанного и увы редко длящегося более двадцати минут сна. Ни одно ночное дежурство не обходится без того, чтобы внезапно раздавшийся вызов не напугал меня до полусмерти - в самое первое я даже сблевал, загадив узкий проход между койками.

- Ты опять стонал во сне.

Подняв голову, я увидел, что мой коллега Виктор Хюбнер уже натянул штаны и наклонился, чтобы затянуть шнурки на высоких ботинках с толстой рифлёной подошвой - идеально подходящих, чтобы на вызове без последствий вляпаться в отходы человеческой жизнедеятельности.

- Что же тебе такое снится, дорогуша?

- Мне снилось, что я всё-таки трахнул нашу крошку Виолетту! - ответил я, подобрав брошенную прямо на пол одежду.

- Правда? И как это было?

- Как донер-кебаб. Грязно. Пошло, - я впихнулся в брюки и потянул за язычок молнии. - Пагубно.

- Кто поведёт? - спросил я, когда, получив документы, мы загрохотали ботинками, быстрым шагом направляясь к месту парковки спецмашин.

- Ты знаешь ответ, - отозвался Вик.

Да, я знаю ответ и, нащупав в бездонном кармане рабочих брюк свой счастливый шекель, только коротко спросил:

- Орёл или решка?

- Орёл, - ответил Хюбнер, выпуская из ноздрей две сизые струи едкого дыма.

Я не заметил, как он вытащил сигареты, сунул одну в рот, крутанул туда-сюда, послюнявив кончик, затянулся. Похоже, направляясь на дежурство, он не забыл прихватить с собой пакетик своего зелья. Все знают о его проблемах, но старательно делают вид, что не в курсе, потому что у этого парня просто золотые руки - для него откачать очередного кандидата на тот свет всё равно, что высморкаться или зубы почистить, короче, дело двух-трёх минут или, как он сам говорит, дело на одну затяжку.

Серебристый кружок, звеня, крутанулся в воздухе и упал в мою раскрытую ладонь, я же для верности прихлопнул его сверху.

- Ты выиграл, - сказал я и направился в сторону пассажирской двери.

Впрочем, я и не горел желанием вести машину - после такого-то кошмара, который я, наконец, вспомнил. Этот сон часто мне снится, предпочитая подстерегать меня в ночи, подобные сегодняшней. Он крадётся за мной по пятам, терпеливо ожидая, когда я потеряю бдительность и прикрою глаза - в машине, когда я, откинув голову на спинку сиденья, ожидаю Вика с кофе, в короткий отдых на дежурстве, в транспорте, когда я, чувствуя, что не в силах сесть за руль, оставляю свой чёрный «вольво» на парковке для персонала и тащусь на метро на другой конец города, или когда, наконец, я, добравшись до своей квартиры во Фриденау и выскользнув из одежды, валюсь на широкую двуспальную кровать - моим кошмарам всё равно, когда и где они до меня доберутся. Я такой же, как все, и, подобно всем тем, кого я вижу на улицах и в домах, тоже подвержен усталости.