Пираты Великого Новгорода. (3). Сокровища Тёмных альвов

33 (1). Над угодьями штормовой великанши

ВНИМАНИЕ, вы открыли хоть и вычитанный, но всё же черновик. Чистовая редакция доступна только в бумажном варианте!

* * * * *

Чёрное крыло паруса, будто нож в мякоти сермяжного хлеба, отсекало серое небо от такого же серого моря. Ящероголовый флагман новгородца Луки Варфоломеевича шёл по открытой воде, животным ужасом разгоняя от себя бедовый непокой этих северных мест. Он шёл вперёд напористо и упрямо. Шёл не ради путешествия или торговли за жалкое серебришко. Не за новой землёй или связями, крепившими троны ничтожных смертных королей. Он шёл за золотом Магнуса, за золотом гнома Андвари, за золотом дракона Фафнира в подземную страну Тёмных альвов, и всё вокруг чуяло это своим диким нюхом, дрожавшим от предвестия бойни, как замёрзшая в будке собака. Казалось, будто сама природа присмирела под оскалом дракона и старалась быть незаметной. Ветер услужливо держал его на невесомой подушке, волны пресмыкались перед ним и лизали ему брюхо, а скалы вовсе съёжились, измельчали и не высовывались из-за горизонта.

В течение всего пути Лука стоял у самого носа, подставив лицо солёным брызгам, чтобы ни в коем случае не пропустить берегов. Впервые и как будто специально для этого похода он вооружился двуручным мечом. Огромным, тяжеленным, с чёрной рукоятью и чернённым клинком. Исполинская, широкогрудая фигура атамана смотрелась внушительно и веско. С таким оружием за спиной она вдохновила бы всех скульпторов и монументалистов, теряющих сон в поисках натуры для колосса. С таким оружием он казался победоносным и непобедимым, сам себя ощущал выше гор и шире морского простора, хотя со стороны его новая «игрушка» вызывала вопросы. Товарищи не понимали. Боевые товарищи делились меж собой догадками, пожимали плечами. Насколько сокрушающей силой обладал двуручный меч, настолько же он виделся им бесполезным из-за своего веса, когда, чтобы просто взмахнуть им, нужно было разжиться пупочной грыжей. Длина двуручного меча тоже не позволяла назвать его хоть сколь-нибудь удобным в ближней сшибке, которую ушкуйники практиковали. Тем не менее Лука выбрал именно его, и от этого был вдвойне красив, источая уверенность, чёрт побери, в собственной мощи. Он не таился разведчиков врага и, вытянувшись в полный рост, открыл себя для любых наблюдений, если кто-то вообще осмелился бы за ним наблюдать. Он был непоколебим, величественен и бесстрашен. Он не чувствовал ни холода, ни голода, ни жажды – его согревало жаром Кольца, им же питало ясность рассудка и напаивало тело и дух богатырской силой.

Ватаганы не были в курсе его истинных планов, и тайных помощников на пальце с магическим эффектом насыщения они не имели. Как всех нормальных людей, их и голодом терзало, и усталостью. До свеев оказалось не так близко, как намечалось по картам. Вернее сказать, фьордов они, действительно, могли бы достичь быстрее, чем проголодаться, но несколько очень соблазнительных для десанта заливов пропустили только потому, что викинг Один, постоянно сверяясь с рунами и многозначительно мыча, настаивал на том, что им нужен замок Бьаркей в Халогаланде и что идти нужно именно к нему.

Шли. Закусывали губы, стискивали зубы, врезались в вёсла и отталкивались от волны дальше на запад. Это сейчас море утихло, а на первых порах шторм не оставлял ушкуйников в покое. Несложно предположить, что сталось бы с речными судёнышками здесь, не будь они скреплены меж собой по парам, наподобие катамаранов. Опирались лодками о море, как ногами о землю, однако борьба с волнами всё равно выматывала изрядно. Хорошо ещё, что дело обернулось лишь потерей времени, и удивительно, как никто из ушкуйников в такой борьбе не вывалился за борт.

По пути им пришлось дважды прибиться к островам ради оленьего мяса и растрясти пару скандинавских деревень на запасы хлеба и овощей. Но даже несмотря на это, они подвывали друг другу опустевшей утробой и украдкой дивились нечеловеческой выносливости своего командира. Чтобы не взвыть в голос, ушкуйники, сидя на вёслах, время от времени развлекали друг друга спорами на религиозные темы и мерялись, чей бог сильней и правильней. К примеру, Шиша, который даже в крайне стеснённых на пищу обстоятельствах мог быть сыт одним святым духом, если тот дух исходил от Сварога[2], подначивал хлыновских викингов ревнивыми, ниспровергающими провокациями:

― Ну, и где же она, эта ваша великанша Ран? Море есть, а великанши нету. Смотри, широта какая, да всё тихо кругом. И вода спокойна, и сетями никто судёнышки не ловит, а? Может, всё-таки нет никакой великанши? Может, пора всё-таки признать, что и всё остальное у вас это выдумки, сказки? Ну, что скажете?

Викинги ничего не говорили. Они молчали, сомкнув на переносицах кустистые брови. С тех пор, как одинокий, одноглазый старик, странствовавший по их краям в компании двух воронов и двух волков, поведал их предкам об Асгарде, Мидгарде, Хельхейме и прочих мирах, появилось много новых данных. В частности, стало известно, что Земля – круглая и вращается вокруг Солнца. И пусть христиане упрямо оспаривали этот научный факт, всё же представление о мире со времён Христа сильно изменились, а со времён Вёльвы[3] и подавно, поэтому продолжать утверждать, что он нанизан плоским слоем на ствол Иггдрасиля[4], было уже как-то несерьёзно. Они не были в этих широтах с юных лет – кто знает, возможно, действительно, за это время многое стало другим. Внешне они оставались бесстрастными, но внутренне перепугались оттого, что им нечего ответить Шише ни на норманнском языке, ни на русском даже тремя всем известными, простейшими словами.
——————
[2] Сварог – в мифологии славян Бог-творец и законодатель, Отец Небесный, мужская составляющая такой всеобъемлющей сущности, как Род, в пару к его женской составляющей – Ладе.
[3] Вёльва – божественная ведьма, согласно скандинавской мифологии, поднятая Одином из могилы ради пророчества об истории начала мира и его конца.
[4] Иггдрасиль – в скандинавской мифологии исполинский ясень, древо жизни и судьбы, являющийся вертикальной основой вселенной и соединяющий различные миры: небесный, земной и подземный.
——————
Но если бы они прислушались к свисту ветра на закате, если бы были чуть внимательней к шипению волновых гребней, то расслышали бы грудной голос, похожий на женский, растягивающий норманнские слова в монотонной, как будто ритуальной, песне, убаюкивающей на вечную ночь: