Девушка стояла у окна, так отчаянно цепляясь за обшарпанный подоконник пальцами, что из под коротких ногтей выступила кровь. Она хватала воздух широко раскрытым ртом, но густой, словно студень, он не проталкивался в горло. Не в силах закричать или пошевелиться, она задыхалась, беспомощно глядя вниз.
Там, возле кирпичной девятиэтажки, воткнутой строителями посреди обширного когда-то двора, стояла «скорая», две машины полиции, и толпился народ. Соседи и зеваки качали головами, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть за ограничительной лентой накрытое белым тело, которое распласталось на мокром газоне.
На шестом этаже зиял провал распахнутого настежь окна. Оттуда вырывался и полоскался на ветру край оранжевой занавески. Его то затягивало внутрь внезапно осиротевшей комнаты, то снова выбрасывало наружу сквозняком. Всплескиваясь на фоне серого фасада, это яркое пятно заставляло девушку отрывать взгляд от очертаний тела под белой тканью, но потом, как заворожённая, она снова возращалась к нему.
Из подъезда вышел Костя по кличке Дундук. Бочком-бочком он протиснулся к газону. Его тут же отогнали, но далеко он не ушел. Продолжал стоять сутулым, перекошенным на правый бок истуканом возле самого края истоптанного, обтянутого полосатой лентой газона.
Старые бабушкины часы громко тикали в тишине пустой квартиры. Привычно забравшись в кресло с ногами, Саша уткнулась носом в коленки и тупо пялилась в чёрный экран монитора. В сумерках за окном истаивал осенний вечер, изо всех углов наползали жадные щупальца мрака.
Электричество отрубили. Опять. За мёртвым глянцем окон дома напротив мерцали призрачные огоньки свечей, метались белые блики фонариков. В комнате почернело окончательно, тьма одолела свет. Откуда-то доносилась приглушенная хлипкими стенами перебранка, по лестнице топали жильцы верхних этажей. Прямо над Сашкиной головой стукнуло, покатилось-загремело что-то, оброненное на пол соседями сверху. Резкий, потусторонне-голубоватый свет от экрана очнувшегося мобильника бросил на потолок уродливые тени.
Звонила мама.
– Да. – Сашка ответила сухо. Слова с трудом продирались сквозь горло, через ком растущего раздражения. – Чего?
– Мы задержимся, Сашуль. Покушай, пожалуйста? – мама привычно пропустила Сашкино недовольство мимо ушей.
– Угу. Света нет. Холодное есть, в темноте? Зашибись. – Сашка ворчала, понимая, что мать ни при чём, злясь на себя за напрасные упрёки, и снова на неё, за то, что позвонила и вынудила грубить...
– Снова, – огорченно вздохнула мать, – фонарик возле хлебницы, я его заряжала. Есть молоко, котлеты вкусные, можно не греть. Не расстраивайся, скоро включат, ты же знаешь.
На тон дочери она не повелась. Мама умела слышать настоящую Сашку.
– Ладно, всё, – отрезала Сашка, – поняла я. Пока.
Сидеть в темноте перед компом было глупо. Но бродить по квартире с фонарём казалось ещё глупее. Чем заняться в пустом доме, когда нет света? Ну не спать же ложиться? Смешно...
От заряда батарейки осталось всего-ничего, а от Сашиного терпения и вовсе крохи – и когда она увидела, что на почту упало письмо, открыла сразу. Чтобы занять себя хоть чем-нибудь.
В окошке «тема» было пусто, а отправителем значился ни о чём ей не говоривший Moon.
«Привет, Саша!
Не беда, что темно. В темноте лучше видно небо! Выгляни, над твоим окном прямо сейчас плывёт среди звёзд Луна. Она жёлтая, и кажется тёплой, словно старинный фонарь»...
Сашка коснулась ногами пола и потянулась к окну – не врал незнакомый автор письма – за холодным стеклом желтела круглая блямба луны. Вот только звёзд никаких не было.
«...Но такой она только кажется, – продолжила читать Сашка, – на самом деле здесь холодно и жутковато, на ослепительном свету, среди резких теней. Ничуть не лучше, чем в твоей темноте. И хочется помечтать о тепле и уюте, но мечтать в одиночку грустно. Одному быть страшно. Поговори со мной?»
Сашка ещё раз пробежала глазами коротенькое послание. Снова посмотрела за окно – напротив чернела громада соседнего дома, а между ними поднималась луна. В комнате стало немного светлее. Тревожный полумрак толкал, настаивал – ответь. Помоги. Согрей. Там, среди леденящей пустоты, кто-то ждёт... Девушка поёжилась. Ей, на секунду, представилась залитая светом мёртвая пустыня.
Ответить.
«Привет. Не мёрзни. О чём мечтать будем?» – тонкие пальцы проворно бегали по крошечным символам на экране телефона, а мысли опережали суховатый, настороженный тон ответного письма. Об одиночестве Сашка знала много. Потребность согреться самой оказалась даже меньше желания готового откликнуться на просьбу сердца. Откликнуться, чтобы разделить остатки тепла.
На последнем проценте зарядки новое послание пиликнуло, падая на почту, и экран телефона погас. Сашка едва не взвыла, безжалостно тряхнув ни в чём не повинную трубку. Комнату постепенно заливал неясный лунный свет. Тонкий тюль занавесок размывал тени, скрадывая очертания знакомых предметов, отчего они казались чужими, загадочными. Сверху, снизу, из-за стен доносились скрипы, постукивания, далекие неразличимые голоса – обесточенный дом притих, но не умер.
Десять минут назад Сашку заливало мутной тиной тоски и непонятного раздражения. Она словно вела одинокую борьбу со всем миром, в котором на одной стороне были все, а на другой – только она, Сашка... Теперь раздражение пропало. Враждебный мир превратился в неизведанную страну, полную таинственного очарования и смутного, едва ощутимого ожидания чуда. Волшебство качалось на маятнике бабушкиных часов, и Сашка слышала его тик-таковый голос.
Отредактировано: 02.03.2018