Письмо Дожившего

Письмо Дожившего

Недавно в Санкт-Петербурге решили провести акцию в честь восьмидесятилетия снятия Блокады. Работники одного небезызвестного канала предложили ветерану войны описать те ужасные годы, чтобы дети в школах не забывали об этом подвиге, а в заключение дать напутствие будущему поколению...
...Ведущий телеканала, Александр Волков, вышел из гримерки и занял свое место, напротив студийных камер и света. Закинув ногу на ногу, он наблюдал за рабочим процессом, но не мог усидеть на месте больше двух минут. Нетерпеливый был человек, что тут поделаешь?
-Ну что, долго еще?
-Подождите секунду, - пробормотал светооператор, настраивая всё так, как ему было нужно, и постоянно щурясь от избытка света в кадре.
-Всё! Отлично!
Съемка началась.
-Приветствую всех, дорогие зрители! Сегодня мы хотим обратиться к важной теме. Пару дней назад, 27 января, страна отмечала восьмидесятилетний юбилей снятия Блокады нашего города-героя Ленинграда. В честь этого значимого для нашего народа события, мы решили провести акцию «Письмо Дожившего». Нам любезно согласилась помочь Валентина Мягкова. Война застала её совсем маленькой девочкой, ей было всего десять лет...
Перед ведущим уже лежало письмо. Он опустил на него взгляд и взял бумажный лист в руки, чуть сминая ее по краям. Отсканированный текст дублировался на экране. Александр сразу заметил, что внизу листа чернила немного поплыли, как будто на бумагу капнули водой. Но Волкова это не сильно волновало, поэтому он начал читать:
«Давно уже освободили мой город от фашистов, да никак эти дни я забыть не смогу. Я постоянно возвращаюсь к тем тяжёлым воспоминаниям, прокручивая их в голове раз за разом, как заевшую пластинку. Мы мечтали как счастливо будем жить после войны, но сначала отстоим Родину. И да, Родину мы отстояли, но говорить о счастливой жизни не приходится. Я помню только два счастливых момента, начиная с 22 июня 1941 года. Расскажу о самом ненавистном мне, самом страшном дне.
На дворе стоял конец декабря, сорок третий год. Учительница в школе нам сказала, что недалеко от моего дома будет проводиться новогодняя елка. Я идти не очень хотела, но там раздавали подарки, поэтому я согласилась. Нет, мне подарки были не нужны, я хотела взять их для своей сестренки. Она была еще совсем малышкой. Мы пошли на елку с подругой, а вернулись домой скоро, через час максимум. В качестве подарка мне дали яблоко. Зеленое, спелое, где его только нашли в ту пору... Не знаю.
Прибежав домой, я зашла в комнату и увидела, что мама сидела рядом с детской кроваткой и смотрела в пустоту. Я не успела. Настюша умерла от голода. Тогда мы все время недоедали. Хлеба не хватало, да и муки там было очень мало. Мы варили ремни, горчичный порошок, обои, клей, всё тогда ели. Мама с работы приносила стакан молока, который им давали в обед. Она берегла его для нас с Настенькой.
Я не успела осознать в тот момент что произошло, а мама упала в обморок, и больше не очнулась».
Сначала в глазах у Александра помутнело, а затем он увидел на листке мокрый след от упавшей слезы, примерно в том же месте, где были смазаны чернила. Тогда Александру все стало понятно, и ясно было, по какой причине смазались чернила тогда, когда Валентина писала это письмо.
Но он продолжил читать, уже слегка дрожащим голосом и с надоедливым комом в горле.
«В одиночку я дотянула до 27 января, моего дня рождения. Тогда я просила одного - освобождения города от блокады. Я просила это каждый год на свой день рождения, и в 44 году это сбылось, это был первый радостный момент после 22 июня. Второй - 9 мая. После войны я не смогла иметь детей из-за болезней, которые перенесла во время Блокады. Мне до сих пор снятся ужасные сны. Я вижу их, и маму, и сестренку.. Прошло много лет, я не забыла этот кошмар, его не забыть никому, кто через это прошел. Ребята, школьники, пожалуйста, не позвольте допустить этого снова, никто не должен это переживать».
Волков махнул рукой и встал со стула на ноги, вытирая рукавом пиджака мокрые от слез глаза и красные щеки.
- Вырубай! - сказал Александр, после чего он спешно вышел из кадра. И, удаляясь по коридору, он слушал невероятно громкое молчание коллег.