Плач Клитии

Плач Клитии

К Клитии, — пусть оправдать тоску он и мог бы любовью,
А донесенье тоской, — с тех пор уже света даятель
Не подходил, перестав предаваться с ней играм Венеры.

П. Овидий Назон. Метаморфозы IV, 251-253 (пер. С. В. Шервинский)

Чёрная тоска поглотила меня. Слёз не осталось, все выплакала. "Безумна! Безумна!" –  твердят вокруг глупцы. К чему мне еда, к чему вода?! Мой возлюбленный, мой бог, сиятельный Гелиос отвернулся от меня!
 
Ласки его были так горячи, поцелуи так жгучи. Я сгорала в пламени наслаждений, даримых им.

О нашей связи не знал никто, кроме верной Айолы — рабыни, приставленной ко мне еще девочкой. Моя мать рано умерла, и отец, благородный царь Орхам взял себе новую жену – красавицу Эвриному. Слишком занятая сначала собой, а затем нескончаемыми родами и детьми, мачеха не обращала на меня никакого внимания. Я могла делать всё, что заблагорассудится, главное, сохраняя это в тайне.

Из всего её выводка в детстве я немного дружила со старшей –  Левкотеей, но потом из-за большой разницы в возрасте Левкотея стала мне неинтересна; она же продолжала бегать за мной, как привязанная. Особенно начала она досаждать, когда у меня появился возлюбленный: все выспрашивала, куда направляюсь, и чем занимаюсь, и можно ли ей со мной. Как-то раз я оказалась неосторожна, и не заметила, как она за мной увязалась. В последний момент я едва успела спрятаться в нашем гроте, где меня уже ждал Гелиос. Вход туда был надежно упрятан кустами, так что можно было не бояться быть обнаруженными. Мы лежали, затаившись, и смотрели, как Левкотея в растеренности остановилась и несколько раз позвала меня, затем топнула ногой, рассмеялась над своей досадой и убежала прочь.

Я расслабилась и потянулась было к моему богу за поцелуями, но он отделался лишь небрежной лаской и отстранился. Глаза его ярко блестели, и он сказал, что вспомнил кое-что важное, и должен идти.

А на следующий день он не пришел. И на день после следующего. И на следующий после следующего тоже. Я же продолжала ходить, веря, что мой бог вернется ко мне.

Но однажды я успела заметить его, входящего в комнаты Левкотеи. Он принял облик ее матери, но меня-то было не обмануть —  сияние бога Солнца мне видно и сквозь чужую личину. Я обмерла и ничего не могла понять. И даже когда увидела, как из комнаты одна за другой вышли служанки, отказывалась принимать очевидное. Что ему могло понадобиться от Левкотеи, она же еще совсем девчонка?

Не помня себя, я выскочила наружу, подбежала к ее окну и осторожно заглянула внутрь. И тут правда обрушилась на меня, как обвал в горах обрушивается на зазевавшегося путника. Левкотея вовсю стонала под моим богом, а он яростно двигался в ней. Свет бога озарял её, делал прекрасной. Ее волосы цвета желтого песка раскинулись на подушке подобно расплавленному золоту; кожа светилась и казалась мраморной.

Я задыхалась, в глазах потемнело. Сердце ухало так громко, что в ушах стоял шум. Мне пришлось вцепиться в край окна, чтобы не упасть. Так и простояла там какое-то время, прежде чем сообразила спрятаться. На мое счастье, они были слишком увлечены друг другом, и не заметили бы меня, окажись я рядом.

Я думала, что сойду с ума от боли. Ничего бы не случилось, не будь она такой надоедливой и назойливой! Больше всего мне хотелось ворваться туда,  схватить Левкотею за волосы, оттащить от него, и бить, бить её красивое лицо, пока оно не превратится в одно кровавое месиво. Но я смогла вовремя одуматься — это бы ничего не дало. Гелиос сразу бы вмешался и занял её сторону, а я бы осталась ни с чем. И у меня родился план, как их разлучить, оставаясь при этом в тени.

Из всех дочерей отец больше всех любил Левкотею, должно быть, потому что она была как две капли воды похожа на Эвриному. Он так её любил, что и представить не мог отдать другому мужчине, и потому решил отправить Левкотею в услужение вечной девственнице Артемиде. Совсем скоро должны были начаться обряды посвящения. Предложить девственной богине жрицу, познавшую мужчину, хоть и бога, — нешуточное оскорбление.

Я решила позвать отца, но задумала привести его в тот миг, когда Левкотея уже останется одна, но еще не успеет привести себя в порядок после соития. Я ждала. Я слушала музыку их любви, смотрела, как они снова и снова сплетаются в танце страсти, и ждала. Я испила всю чашу до дна. Я подмечала все мелочи. Он без устали брал ее раз за разом и говорил слова любви, которые мне от него услышать не удалось. Я считала себя особенной, избранницей бога, его возлюбленной, а теперь понимала, что мне доставались лишь жалкие крохи. Как он смотрел на нее, сколько любви было в его взгляде, сколько безграничной страсти! Это был мой возлюбленный, мой бог, а Левкотея украла его у меня!..
 
Наконец он насытился и оставил её. Я тут же помчалась к отцу. Ему я сказала, что услышала странные звуки из ее спальни и увидела Левкотею, стонущую под рабом. «По-моему, он еще у нее», — сказала я.

Отец весь побагровел, жилы вздулись на шее, того и гляди, лопнут, и понесся на женскую половину, в гинекей. За ним стража. Я — следом.

Я обмирала от мысли, что Левкотея уже успела привести себя в порядок, и тогда отец не поверит мне. Но я всё рассчитала верно. Одного взгляда на нее, голую, в истоме, покрытую мужским семенем, было достаточно.

Я стояла сзади и потому не видела его лица, но, думаю, оно было страшно. Левкотея побелела от ужаса, а глаза стали размером с плошки. Она соскользнула вниз и упала перед ним на колени. Отец стал её избивать и при этом страшно кричал; она же, пытаясь оправдываться, что-то лепетала про Гелиоса, который взял ее силой. Лгунья! Видя, что её слова отца только сильнее раззадоривают, она замолчала; лишь свернулась в клубок, пытаясь закрыться от ударов ногой и скулила, если удар был особенно силен. Это были минуты моего блаженства! Как я желала присоединиться к отцу! Но я могла лишь стоять, наблюдая.