Пленница Повелителя песков

Пролог

С наступлением аль-ахрир жизнь замирала. Холодало настолько, что огонь в очагах не тушили вовсе. Бушевали песчаные бури. Караваны прекращали ходить от оазиса к оазису, ог города к городу. Это было время размышлений и осмысления своего пути, время мыслителей и воров, что привыкли действовать под покровом ночи.

За свою жизнь я лишь однажды видела, как свирепствовал Черный Всадник Декхны – сильнейший ветер, что до неузнаваемости менял пустыню. Ровнял с землей огромные барханы, чтобы создать новые, но уже в другом месте. Засыпал колодцы и целые поселения. Порой изменения были так велики, что ставили в тупик даже бывалых путешественников и проводников. Единственными ориентирами для них оставалось звезды, но те были видны уже после, когда буря миновала. Когда бушевал ветер, даже солнце, будто испуганная красавица, прятало свой лик за покрывалом облаков. Сам воздух нес смертельную опасность, становился черным, колючим из-за тысяч песчинок, что забивались в рот и в нос и не давали дышать.

На несколько дней города уподоблялись безжизненным скалам или развалинам, покинутым людьми. Жители старались не покидать свои дома. Заранее запасались продуктами и водой, закрывали окна и двери. Зажигали лампы, чтобы немного разогнать тьму, и истово молились.

Слава богам, Черный Всадник Декхны появлялся не чаще, чем раз в пятнадцать лет, иначе сама жизнь оказалась бы под угрозой.

Я родилась в одну из таких ночей и один раз уже видела бурю своими глазами. Никогда не забуду, как мы сидели на женской половине дворца в полной темноте и молились. На короткое время стирались различия между женой наместника, моего отца, его дочерьми, наложницами и служанками. Мы жгли благовония и повторяли древние слова, моля богов о милости и прощении.

Помню, как Абха взяла меня за руку и, приказав молчать, отвела в сторону. Она воспитывала меня с детства. Причин не доверять ей у меня не было, потому я последовала за ней. В ту ночь она поведала мне многое, каждым новым откровением меняла меня, как Черный Всадник менял облик Декхны.

Абха сказала, что отец взял мою мать силой. Бедняжка так страдала, что с каждым днем становилась все слабее и умерла, подарив мне жизнь.

Отец редко говорил о ней и никогда не называли по имени, но я видела боль и грусть в его глазах. Я не знала, кому из них верить, где заканчивалась правда и начиналась обида. Мне казалось, что истина где-то посередине. Жаль, что я никогда не узнаю ее.

С той ночи Абха начала учить меня читать древние знаки и пробудила во мне спавшую до того магию. Она же взяла с меня слово, что никто не узнает о том даре, который передался мне по наследству, – способности видеть нити жизни. Раз взглянув на человека, я могла сказать, какая хворь его одолела, и помочь или усугубить его состояние. Я не лечила, лишь видела, но даже об этом никому не смела сказать. Боялась прослыть колдуньей и закончить свою жизнь, будучи похороненной заживо в песках Декхны.

Сегодня мне так же не спалось, как в ночь Черного воина. Я слышала, как завывал ветер за окном, будто плакальщицы в траурной процессии; как стучали незапертые ставни. Сотни тысяч песчинок бились в стены. Словно крошечные воины, пытались взять неприступный город-крепость Рудрабат-калеа, жемчужину пустыни Декхна.

Рано, слишком рано, успокаивала я себя. Еще пять лет покоя, мирной жизни, которую сами же люди отравляли бесконечными распрями. Нельзя дурным мыслям взять верх. Как бы не накликать беду.

Понимая, что не усну, я откинула полупрозрачный полог, нашла домашние туфли, встала. Надела халат поверх сорочки и вышла на балкон.

Тишина стояла такая, будто город вымер. Затишье перед бурей. Звезд на небе не видно, будто его заволокли тучи. Неужели мне послышалось? Откуда же это ощущение надвигающейся беды? Почему кожу покалывает, будто в нее впились крошечные отравленные иглы?

Творилось что-то недоброе. Я бы пошла к отцу, но он вряд ли станет слушать меня, ибо я родилась женщиной. Нашими добродетелями считались покорность, красота и невинность. Нас учили петь и танцевать, чтобы радовать своих мужей. Их счастье – наше счастье. Предназначение женщины в том, чтобы создавать уют в доме, ублажать мужчину и рожать от него детей, но ей никогда не сравниться с ним. Она не способна принимать важные решения, не ей давать советы. Так учили нас с детства – улыбаться и молчать, пока не спросят. Нас и не спрашивали.

Прекрасными и смиренными были мои старшие сестры. На них я должна была равняться. Об этом мне постоянно твердила моя мачеха Масуна. Из всех наложниц отца лишь она сумела выносить и родить ему сына, потому получила свободу и стала его законной женой. Мы недолюбливали друг друга, но не враждовали. К ней не имело смысло идти за помощью.

Если кому-то я и могла довериться, не боясь осуждения, то только Абхе. Она выслушает и поможет или хотя бы успокоит.

Дверь в комнату, в которой она жила, была приоткрыта. Все служанки спали, кроме Абхи. Узкая лежанка, служившая ей постелью, отказалась пуста.

Ведомая неясным чувством тревоги, я поднялась на террасу, по краю которой располагались растущие в горшках деревья и кустарники. Мы с сестрами немало времени проводили в рукотворном саду, слушали птиц в клетках, наслаждались теплом солнечных лучей.

– Дитя! – позвала меня Абха шепотом. – Ты пришла… вовремя…

Я выставила руки перед собой и пошла на звук ее голоса. Едва не споткнулась, когда нога зацепилась за что-то мягкое. Сдавленный стон заставил меня прислушаться и наклониться ниже.

Ледяная рука вцепилась в запястье. Страх сковал сердце.

– Я пыталась, но моих сил не хватило, – прошептала Абха. – Он идет. Берегись, Асия.

– Что ты сделала? Что случилось?

Я опустилась рядом с ней на колени. Прислушалась к хриплому рваному дыханию.

– Возьми, – Абха вложила мне в руку какой-то предмет, – он твой.

Вспышка молнии озарила небо. Я увидела кожаный шнурок со звездой. Перевела взгляд на воспитавшую меня женщину. Ее взгляд застыл. Грудь не поднималась. Не слышалось дыхание.