Плохой парень для хорошей девочки

Плохой парень для хорошей девочки

Коулу было пять, когда мать, напившись до беспамятства, впервые сказала им с братом, что точно не помнит, кто именно был их отцом. О том, что на деле это значит, Коул узнал годом позже от пацанов из соседнего дома. Тогда он впервые понял всю степень отвращения, какую человек вообще физиологически способен испытывать.

Коулу было шесть, когда он позволил себе начать в открытую ругаться матом. Не при матери, естественно, которая в периоды своей завязки порой обретала родительский инстинкт и щедро отвешивала ему смачные подзатыльники за каждое ругательство. Кайл хоть и был младше брата на десять минут, а все же не упускал возможности заявлять ему каждый раз максимально нравоучительным тоном, что его сквернословие совсем не красит. В этом же возрасте Коул научился отвечать на такие заявления средним пальцем.

Им с братом было по восемь, когда в очередной незапланированной дворовой потасовке Кайлу сломали ребро, а Коулу выбили челюсть. Боевое крещение прошло из-за девчонки из соседней квартиры, на которую набросились тринадцатилетки в попытках чем-нибудь поживиться. Мать в тот день за полученный счет из местной больницы сорвалась и напилась вдрызг, не забыв напомнить братьям о том, как они, «сраные поганцы», исковеркали ей жизнь.

В периоды трезвости мама всегда извинялась со слезами на глазах и клялась, что лучше них с ней никогда и ничего не случалось. И они в это верили; они любили ее, как положено благодарным детям любить родную мать. В такие моменты они готовы были простить ей все: крохотную квартирку в самом злачном районе города, голодные вечера, когда она не в состоянии была что-либо готовить, и те вещи, что срывались с ее пьяного языка в моменты помутнения. Они все-таки были семьей. Фиговой, неблагополучной, но семьей.

В тринадцать они узнали от своей биологички, что иногда двойняшки способны рождаться от разных отцов. На лицо они с братом и без того не были одинаковыми, а вместе с трагической историей матери, засевшей в подкорке, сомнения начали грызть с удвоенной силой. Когда один из одноклассников вслух озвучил предположение, что Кайл с Коулом не родные, у того будто бы случайно случился непредвиденный полет сквозь лестничные пролеты головой вперед. Больше вопросов об их родстве никто не поднимал.

Им было по четырнадцать, когда вокруг них начало формироваться какое-то подобие компании, какое интеллигенция с верхов обычно называла «бандой». Выбора формировать ее или нет у братьев не оставалось: если хотел дожить в Нижних Кварталах хотя бы до тридцати, приходилось обзаводиться друзьями. Кайл из года в год повторял, что хочет стать копом, когда вырастет, чтобы очистить их район от гнили и ублюдков, а Коулу было плевать – Коул хотел просто выжить.

Они с ней были определенно разными.

Андреа была девочкой другого сорта, из Верхних Кварталов, золотой молодежью или как их там. Куда ему, Коулу – отбросу из Нижних, тянуться до таких недосягаемых высот. У него родословная бродячей дворняжки и гордиться тут было абсолютно нечем.

У нее были глаза цвета дубовой зелени, щербатая улыбка и прямые углы худых плеч. Разбитые в кровь коленки выглядывали сквозь рваные дыры старых джинсов, а дурацкая пушистая косичка болталась за спиной. Несуразная она была какая-то, непропорциональная. Как гуманоид из псевдодокументалок по телеку.

У нее была тупая привычка заламывать пальцы, кусать обветренные губы и шаркать при ходьбе. Она была совсем не похожа на жительницу Верхних Кварталов с дорогой хатой, воспитанными родителями и открытым счетом на оплату будущего университета. Ей было четырнадцать и материлась она похлеще алкашей из местных баров.

Она обладала богатым словарным запасом, гормонально-подростковой ненавистью ко всему окружающему и плохой усваиваемостью авторитетов. Ее от жителей Нижних Кварталов отличали разве что дорогая одежка и золотые кольца сережек в ушах. У местных на такие навороты денег, как правило, не водилось.

На окраину города она заехала абсолютно случайно, когда бежала из дома от родителей, а вместо благодарности за свое спасение от местной неудавшейся банды подростков Коул в свой адрес получил от нее озлобленное «че вылупился?».

— А ты дерзкая, — заявил он, стирая краем кофты ленту крови из опухшего уголка губ. — Я тебя вообще-то спас.

— Сама бы справилась, — оскалилась она, стряхивая с разодранных коленок следы каменной крошки.

— Справилась бы, ага, кверху брюхом в ближайшей подворотне.

Коулу было пятнадцать и впервые за всю свою непродолжительную, но богатую на события жизнь, ему искренне захотелось отвесить девчонке отрезвляющую оплеуху.

— Спасибо, — тихо ответила она, шмыгая носом.

Зря только напрягался ради такой сомнительной, вымученной благодарности, в чью искренность с трудом верилось. Другое дело, что пройти мимо ему не позволяли принципы, будь они неладны.

Коул при всем своем внешнем виде, который у большинства «приличных интеллигентов» вызывал лишь ассоциацию со словом «уголовник», на подконтрольной ему с братом территории девиц в обиду не давал. Уж так он был устроен. Не за тем он три года отвоевывал территорию у местной банды, чтобы на ней развлекались себе в удовольствие всякие уроды, которым энергию деть было некуда.

— Я Андреа, кстати.

У нее была крохотная, худая ручонка, которая в его ладони казалась вообще игрушечной. Такую и пожимать страшно было, вдруг сломается. Коул хоть и был несведущ в вопросах хорошего воспитания, но на рукопожатие нехотя все же ответил.