Плюшевый мишка

Плюшевый мишка

      Плюшевый мишка плачет кровавыми слезами. На выпачканной бурой шерсти красные подтёки. Он, брошенный, в летней размытой грязи. Огонь не съел его только чудом, пока вокруг не осталось только пепелище. Сизые обломки алюминиевого корпуса с разноцветными кривыми линиями, будто скорлупа разбитого пасхального яйца. Этот самолёт никогда не долетит до Токио, и пассажиры не выйдут к заходящему алому солнцу, не отдадут лету его последние дни.

      Пепел сгоревших вещей устилает крутой склон. Смрад горелой плоти, пластика и тканей дымкой в воздухе. Пустые глазницы иллюминаторов смотрят в синее вечернее небо. На плотном полотне леса выскребленная плешь с неровной черной посмертной тенью самолёта, длинными силуэтами расправленных крыльев. Его пассажиры никогда не вернутся домой, они навсегда останутся в полёте.
Спасатели придут только через двенадцать часов. Поднимут на руки тела погибших, завернут их в чёрные саваны полиэтиленовых пакетов и погрузят на свои вертолёты. Перевернут останки гигантской мёртвой птицы, найдут нужное и унесут с собой, бросив ненужное забирать остальным. Кто-то поднимет игрушку, расправит согнутые лапы и отогнёт обугленное ухо. Положит сверху на маленькое детское тело, замершее раздробленной хрупкой куклой, и скажет:

— Как это ужасно.

      Плюшевый мишка плачет кровавыми слезами. Потому что дети не должны умирать летящими птицами.

***

      На щеке самодельной куклы красные слёзы. Маленькие пуговицы-глазки пусты, отражают багрянец летнего рассвета. Над ней — черные крылья птиц. Вокруг — разбитый ад. В округлые воронки взрывов, изрывших землю, пеплом падают разрушенные жизни. Выбитые из окон стёкла острыми осколками усыпают всё, искрятся от яркого солнца. Черные птицы качают крыльями, пытаются закрыть собой чистое безоблачное небо. А на них — кресты. Кресты чёрные — знаки идеологии, кресты белые — оставленные за хвостами могилы.

      Дома рушатся на асфальт грудами неровных камней, с громом погребают спящих людей в своём чреве. Пыль стелет асфальт, удушающим облаком поднимается в воздух. В цветущем майском городе мёртвая тишина, крики людей, утонувшие в шуме, становятся незаметными. Тёплое солнце облизывает руины золотом света, алым скользит по изорванным мостовым. Чёрные птицы летят дальше, на восток, с гулом приветствуя чей-то последний рассвет.

      Спящие люди останутся спящими навсегда, не поднимутся со своих постелей, не выйдут из домов и не пойдут на свои работы. Потому что нет ни людей, ни постелей, ни домов. Кто-то придёт сюда позже, увидит разруху и хаос смерти, обыщет дома и, не найдя никого, вскинет к небу голову и проклянет кого-то другого. Человек в форме поднимет игрушку, посмотрит на неровно сшитое детскими ручками платье, застывшую вышитую улыбку, толстые нити — светлые волосы. Коснётся пальцами маленьких ручек, которые сжимала во сне чья-то дочь. Осторожно прислонит куклу к стене ближайшего дома и уйдёт, не обернувшись.
На щеке самодельной куклы красные слёзы.

Потому что дети не должны умирать в смертельных объятьях разбитых домов.

***

      На мордочке белого игрушечного зайца кровавые следы. Его длинные мягкие уши касаются пустых металлических гильз. Не удивительно, ведь их здесь слишком много для места, в котором не должно быть вовсе. Страницы учебных книг перелистывает ветер из выбитых окон. На зелёной доске аккуратным острым подчерком выведено «четырнадцатое декабря». В Ньютауне занимается зимний ясный рассвет, красит бурые стены школы светом солнца.

      В классе пронзительно тихо, не слышно ни звука. На низких партах разложены в детском беспорядке вещи. Их скоро соберут в мешки и выбросят, чтобы не видеть, не бередить память, чтобы забыть и помнить всегда. На белых красивых блузках расцветают ужасные красные цветы, расползаются плющами багряных линий.

      Люди придут сюда очень скоро, уронят слёзы на впалые щеки, поднимут на руки маленькие детские тела и унесут прочь. Полсотни мёртвых глаз смотрят слишком яркое зимнее небо. Дико воют сирены спецслужб, поминают плачем.

На мордочке белого игрушечного зайца кровавые следы. Потому что дети не должны умирать со свинцом в груди.

***

Под маской мягкого хоккеиста прячутся алые слёзы. От тёплой синей формы жгуче пахнет лекарствами. На стерильно-белой койке только он. В палате слишком пусто даже для больницы. Пациента унесли отсюда утром, погрузили на жесткую каталку и с громкими криками умчались по коридорам прочь, бросив игрушку на смятой постели.

      За узкими окнами ластится к горизонту кособокий острый месяц, рвет краями громады тёмных туч. Через четверть часа начнётся новый день, через полчаса приборы констатируют остановку сердца, через час безутешным родителям сообщат плохие вести. А его могут забыть в этой палате, не забрать домой и не посадить на полку, не отдать другому и не положить в могилу. На рассвете не все жизни начинаются. Не все сказки кончаются хорошо, не все рыцари побеждают драконов.

      Под маской мягкого хоккеиста прячутся алые слёзы. Потому что дети не должны умирать, сгорая изнутри.

***

Плюшевые игрушки плачут кровавыми слезами. Потому что дети не должны умирать.