Терапевтическое отделение Еврейской больницы располагается в отдельном небольшом уютном таком корпусе, построенном в 1905 году архитектором Гальперсоном, о чём свидетельствует авторская табличка над входом.
Я попал сюда с пневмонией в среду вечером. С меня взяли 50 гривен за поступление, а кровь из пальца и из вены обошлись ещё в пустячные 4 червонца.
Второй этаж, пятиметровые потолки, палата номер 6. Чехов! Антон Палыч, ау! Шесть коек, я занял одну из трёх вакантных. Под окном.
Сперва зашёл в смежную пятую палату. И сразу выскочил: вонь такая, хоть святых выноси. В шестой тоже не ароматерапия, но маленько полегче.
Соседи: Юра, лет 50, и два дедка лет по 60-65.
Кашляют так, что в воздухе висит мокротный туман, эдакая трахейно-жидкостная суспензия.
Юре совсем херово, почти не встаёт, температурит третью неделю, уже кровь ему начали переливать. Целыми днями разные капельницы.
Первый дед шустрый такой, живой, работягой работает, тоже Юрой звать. Спрашивает меня:
Второго дедка - Сашу привезли утром. Совсем доходной дядька, худющий, разговаривает тихо-тихо, и так же слабенько покашливает.
Раззнакомились. Работяга мне говорит:
Дверь открылась и через нашу палату в пятую прокатился неестественно толстый мужик в ярко-зелёной футболке.
Коматозный начал издавать своим изношенным организмом совсем несвойственные человеческому существу междометия. Нечто среднее между угуканьем филина и клёкотанием стервятника.
Работяга шёл на поправку. На душе у него было светло и безоблачно:
Юра молчал.
Прокатился беженец:
Темы как бы исчерпались, и началось перекашливание. Такая, знаете ли, массированная бронхиально-артиллерийская подготовка. Минут на четыре-пять, не более. У каждого под шконкой заготовлен кулёчек, как правило "Социальная Аптека", или "Таврия В" для сплёвываемой мокроты.
Я потянулся за книжкой, раскрыл её и начал было читать, но оказалось, что работяга уже прохаркался, улёгся поудобнее и, закинув ногу за ногу, сделал такой вброс:
Саша живо ухватился за тему:
За сим все тщательно прокашлялись, дед Юра погасил свет, и мы легли спать.
Среди ночи включились все лампы, у дверей началась какая-то возня и приглушённые разговоры на гортанном языке. Мужик с бабой при помощи медсестры втащили в палату нового дедугана и уложили на крайнюю кровать. Долго стелили, шептались и шуршали кульками. Наконец деда оставили в покое, потушили свет и свалили. Но дедушке явно было очень хреново, он громко и невнятно стонал. Прибежала сестричка, включила свет и активно пыталась понять, что старика беспокоит. Затем умотала и вскоре притащила дежурного доктора. Доктор в ахуе убежал и через пять минут, громыхая на всю Мясоедовскую, вкатил в узкие двери палаты, прямо как Василий Иванович Чапаев, станковый пулемёт "Максим". Пулемётом оказался примерно такой же по габаритам ящик с электрическим шнуром и вилкой. Доктор немедленно включил его в розетку, а деду в ноздри перепало две гибких трубки, как от капельницы. "Максим" принялся издавать звуки как будто одновременно работает дизель-генератор и холодильник "Донбасс". Плюс к этому, где-то там внутри с периодичностью раз в шесть секунд дважды били литавры. Кроме того, к нему приделана бутылочка, в которой булькает какая-то жидкость. Короче, в этот симфонический оркестр органично вплетался ещё акустический эффект аквариумного аэратора.