По эту сторону облаков. Как я стал предателем

6. Павлик Морозов жив

2 августа 1992 года

Японская Социалистическая Республика (Хоккайдо)

Центр острова, зона А возле Объекта 104

А каким было моё первое предательство?

О, сейчас расскажу.

Первое настоящее предательство – оно как первый экзамен, первый поцелуй, первый нетрудовой заработок.

Итак, когда завыла сирена, мы все трое были в лаборатории.

- Вернёмся?- спросил я.

- Можем попытаться,- отозвался Ямамото,- но скорее всего, это учебная.

- В случае учебной мы всё равно должны покинуть зону А.

- Я знаю,- произнёс он. И не тронулся с места.

Я подошёл к окну и попытался определить, что происходит на строительстве. Но сколько не вглядывался в солнечную даль, никаких перемен не заметил. За Снегозащитной рощей всё шло своим чередом и работало, как положено.

Но это ничего не значило. Я попытался припомнить. Как обычно и бывает, всё, чтотсказано на этот случай в инструкции, напрочь вылетело из головы. А ведь я инструкцию не только учил, но и сдавал.

- Слушая, ты не помнишь,- я обернулся к Антону,- в зоне Б положено прекращать, если учебная тревога?

- Даже если положено, они не прекратят,- как всегда невозмутимо отозвался Москаль-Ямамото,- Им начальство потом за простой всем конечности поотрываеь.

- Разве у них не одно начальство с теми, кто тревогу даёт?

- Ну ты тёмный! Строители — подрядчики Академии, заказчик — армия, а тревогу дают краболовы. Они даже не предупреждают, чтобы внезапней было.

- Глупость какая. Получается, если на Штыре и правда случится авария, на сирену все просто забьют.

- Если на Штыре и правда случится авария, но дадут Красную. Её ни с чем не перепутаешь. И знаешь, что?

Москаль-Ямамото посмотрел на Штырь, словно на Объекте 104 было что-то написано.

: Давай, говори.

- Если на Штыре и правда случится авария, то местным жителям уже никакая тревога не поможет. Вот так. Так что пусть гудят и жужжат, сколько влезет. Главное, чтобы Красную не включили.

И, надо сказать, Антон оказался прав. Когда пошла волна и Красную врубили по всему острову, толку от неё оказалось немного.

Как нетрудно догадаться, так мы в тот день никуда и не эвакуировались. Сидели за лабораторным столом и болтали, как в кафешке.

…- Но у нас даже теперь много хороших физиков,- заметил Москаль,- до революции ничего подобного не было. А потом — как грибы после дождя. Капица, Ландау...

- Шохин,- добавил я. Этой весной у нас как раз прошла лекция Величковского.

- Да, Шохин. Но не этот. Двух Шохиных физика конденсированного состояния не выдержит. Качалов, Флигендберд. И, в перспективе, Ватанабэ.

- Наш Такэси?

- Думаю, да. Есть все шансы. Он не только ничего кроме физики не умеет — это у нас в лицее нормально, есть даже те, кто умеет на одну вещь меньше. Он ещё впридачу ничем другим не занимается. А вот последнее — редкость. Особенно среди советских учёных нашего времени. Кого не возьми — либо в дурке лежал, либо барыжит красной курильской икрой по кооперативной линии, либо раввин-активист. Что, в принципе, одно и то же.

- А ты реактивами не барыжишь?

- Ну я же не учёный. Я на него просто учусь.

- Я думаю, всё дело в сталинских временах.

Стукнула входная дверь. Похоже, датчики запомнили, что мы вошли и не вышли.

- Опять проклятый Сталин дотягивается?

- Мне профессор Флигенберд рассказывал. Что даже он, уже при Брежневе, пошёл в учёные потому, что там власть не трогала. Можно было изобретать, придумывать и решать задачки на партсобрании. Ни рабочему, ни крестьянину, ни комсомольцу это не светило. Он так и сказал — предприниматели шли в науку, потому что нигде больше нельзя было предпринимать

- Так предпринимательством можно и на рынке заниматься. Или в мастерской. Заведи артель и предпринимай, чего хочешь.

- Нет, это-то понятно. Торговать или артель завести ты мог и при Сталине. Но миллионером через это ты стать не мог.

- Но ведь и через науку тащемта миллионером не станешь. Только академиком. Хотя оклады у них, конечно, достаточные. Вполне на уровне миллионеров. Наших, разумеется. Не долларовых.

По лестнице поднимались.

- Тут другое. Кто такой богатый? Это тот, у кого достаточно денег, чтобы не беспокоиться о деньгах.

- В этом смысле Гриша у нас — миллиардер.

- Это не совсем так. Гриша не думает о деньгах, это верно. Но он постоянно о них беспокоится.

В лабораторию вошли трое. Мы усиленно делали вид, что не испуганы.

- А вы что, эксперименты ставите?- спросил незнакомый мне креол-краболов. Двоих других я уже видел — японцу сдавал инструктаж, а русский запомнился роскошной фамилией Грай-Жеребец. Все трое в штатском, но на голове — фуражки с крабами.

- Угу.

- Тревогу слышали?

- Слышали.

- И что?

- Решили, что учебная. У нас реактивы,- я кивнул на заставленный стол,- Их же спрятать надо сначала. Опять же, по инструкции.

А вот Москаль-Ямамото предусмотрительно молчал.

Старший подошёл к столу.

- У вас же места нет. Всё склянками заставили.

- Мы вольфрамовую кислоту искали.

- А что, разве бывают кислоты на металлах?

- Бывают! Можете у Глинки посмотреть.

- Рад за вас, ребята. А теперь пошли.

- Мы что-то нарушили?- я отступил на шаг.

- Пока ничего. Но тревога для всех. Вы должны покинуть зону А.

- А можно остаться?

- Категорически запрещено. На Объекте 104 проводятся испытания.

- А можно реактивы убрать.

- Даю вам две минуты. Ждём!

- Мы не успеем.

- Значит, оставляйте как есть. За несколько часов вне холодильника они не испортятся.